Тамара Вепрецкая - Сантрелья
Он приблизился ко мне, и его зеленые глаза встретили мой взгляд.
— Можно? — он кивнул на диван, спрашивая разрешения сесть со мной рядом.
— Ну, конечно! — изумилась я.
Он опустился на диван чуть поодаль и спросил:
— Элена, ты мне веришь?
— Ты не должен отчитываться передо мной, Абдеррахман, — смутилась я.
— Я не Абдеррахман, я не араб. Но я давно живу с арабами. Я воспитывался в их культуре. Я воевал вместе с ними. Но я знаю, что на этой земле их дело не правое. Они здесь завоеватели, — он перевел дух. — В своей стране я видел завоевателей. Из-за них я здесь. Я пленник дона Ордоньо, но я оказал ему услугу, поэтому он не стал долго держать меня в каземате.
Я удивленно вскрикнула.
— Да-да, я тоже имел удовольствие на своей шкуре познакомиться с подземной темницей. Я обещал служить христианам, но я соглашался лишь на те поручения, которые не противоречат моей совести. Такой договор мы и заключили. Итак, я поселился в доме господина Ордоньо — в его замке Аструм Санктум.
Я уставилась на Абдеррахмана, словно увидела привидение. Эта последняя фраза и была та самая, которую я недавно силилась вспомнить, — фраза из рукописи Святогора.
— Но ведь получается, что Омейядов /Омейяды — арабская династия, правившая в Кордовском халифате до 30-х годов XI века/ ты предал? — почему-то я вдруг взяла на себя роль его судьи.
— Это удивительно, ты знаешь, кто такие Омейяды! — в свою очередь удивился Абдеррахман. — Но я не сделал пока ничего та-кого, что можно счесть за предательство. Я выступаю как толмач, как посланник, осуществляю контакты между христианами и ха-лифатом, веду переговоры. Я не участвую в битвах ни на той, ни на другой стороне. Но я обязался защищать Аструм Санктум, если возникнет угроза его захвата. И это справедливо, потому что теперь это мой дом. Я буду защищать свой дом.
Я кивнула, лишь отчасти приняв его объяснения. Я практически уже догадалась, кто он. Но я не торопила его, я ждала, когда он сам расскажет о себе.
— Элена, как называется твоя страна? — поинтересовался Абдеррахман.
— Я помню, что обещала рассказать тебе о ней, — улыбнулась я.
Безусловно, уроки Беренгарии не прошли даром, и я действительно гораздо лучше могла изъясняться на этом древнем кастильском наречии.
— Она находится очень далеко отсюда. Называется она Rusia, — я специально произнесла это по-испански, потому что оно созвучно слову «Русь».
Он взял меня за руку и крепко сжал ее:
— Элена, мы с тобой родичи.
— Как это?
— Я понял это, когда ты в тот вечер у хозяев говорила на своем языке. Он так похож на язык моей родины. Моя родина — Русь! И это действительно очень далеко.
Я напряглась. Таких совпадений не бывает. Если только это не подстроено специально кем-то свыше, не то для забавы, не то еще для каких-то неведомых нам целей. Так не бывает, это я знала точно. Но также точно я знала теперь, что означает имя Сакромонт. Но я ждала, когда и это мой милый лже-араб, мой далекий земляк поведает мне сам. Он, видимо, заметил мое смятение и не знал, как расценить его.
— Ты не веришь мне? — потребовал он.
Я придвинулась к нему, взяла его за руки и посмотрела ему прямо в глаза:
— Я верю тебе, ведь я видела, как ты молился Перуну, не так ли?
Он утвердительно покачал головой, не отводя взгляда.
— Как зовут тебя, русич? — спросила я, заранее зная ответ.
— Святогор. Так звали меня очень давно. И лишь в последние годы в замке меня называли Сакромонтом. Я сказал им, что это мое настоящее имя.
Вот и все. Напряжение спало. Уже неделю я жила в одиннадцатом веке, в самом начале одиннадцатого века, и была гостьей того самого Святогора, чью рукопись я все никак не могла дочитать; того самого Святогора, который являлся далеким предком моего студента Алеши Рахманова и передавшего мне эту рукопись Владимира Сергеевича; того самого Святогора, который должен владеть тайной Тартесса.
— Мы должны спасти Колю! — воскликнула я. — Ты поможешь мне, Святогор?
Я получала наслаждение, произнося это имя.
— Не беспокойся, — и он положил мне руки на плечи. — Мы выручим его. Я часто бываю в каземате. Я являюсь переводчиком у дона Ордоньо и помогаю ему общаться с арабскими узниками. Я уже не раз беседовал с Николасом, но я не предполагал, что он русич, и что он из будущего. Он прекрасно владеет латынью, поэтому мы многое сумели обсудить…
— Что ты предпримешь? — нетерпеливо перебила его я.
— Не спеши, — осадил меня Святогор. — Надо все тщательно взвесить. Я не готов пока представить план действий.
— Я нахожусь здесь уже неделю. Целую неделю назад я могла начать предпринимать что-либо. Я ведь в первый же день рассказала тебе о брате, — обрушилась я на моего земляка с упреками.
— Но в первый же день ты пыталась бежать, как раз когда я думал устроить вашу встречу, — парировал он.
— Пусть так. Но ты догадывался, что он и есть мой брат, и не спешил помочь ему, — упрямилась я. — Тебе все равно, что будет с нами. Ты не представляешь себе, как страшно оказаться в чуждом тебе мире.
Он вскочил, разгневанный моими несправедливыми нападками.
— Мне, как никому, известно, насколько страшно оказаться в чуждом мире! — вскричал он. — Ты несправедлива! И потом я же верю в Аллаха. А Пророк сказал: «Не уверует никто из нас по-настоящему, пока не станет желать брату своему того же, чего желает самому себе».
Я уставилась на него в недоумении, пораженная не то наивностью его, не то лицемерием.
— Ты веришь в Аллаха? — медленно произнося слова, изумилась я.
— Я воспитывался в этой вере, я пропитан ее философией с детства, — успокоившись, отвечал он с достоинством.
— А как же Перун и… остальные божества? И еще Богоматерь? — снова удивилась я.
— Элена, я расскажу тебе о своей жизни, и тогда ты поймешь меня. И не осудишь. Я принял всех богов с детства и не смог расстаться ни с одним из них. Каждый имеет для меня смысл. И это моя вера, и это моя правда. Они помогают мне жить. Впрочем, речь не идет о множестве богов, все гораздо сложнее, речь идет о переплетении вер, которые сложились в моем сознании в определенное восприятие мира.
Мне стало стыдно. Я вела себя, как капризная девчонка, а ведь он не заслужил ни моих упреков, ни моих наставлений, ни моего недоверия. Он как-то потерянно смотрел в окно, оказавшись в ореоле солнечного света. Солнце осветило волны его светлых волос, создав волшебную ауру вокруг его головы. Я ощутила внутренний трепет оттого, что находилась рядом с этим необычным загадочным человеком. Я робко приблизилась к нему, вошла в оконную нишу, заслоняя ему обзор, и поймала взгляд его зеленых глаз.
Я не ведаю, что он прочитал в моих глазах. Подразумевала я просьбу о прощении, но он, по-видимому, увидел там лишь тревогу, потому что ласково улыбнулся и промолвил:
— Все будет хорошо.
— Расскажи мне о себе, — попросила я.
— Обязательно, только сейчас меня давно ждет дон Ордоньо. Вечером мы обо всем поговорим и подумаем.
И все же я обидела его. Такой вывод я сделала из его нарочито предупредительного тона — так разговаривают с назойливым ребенком, когда сердятся на него, но хотят избежать новой вспышки капризов.
Глава двадцать первая СОСТЯЗАНИЕ
Верую во единого Бога Отца,
Вседержителя,
Творца неба и земли, всего видимого и невидимого.
И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного,
Отцом рожденного прежде всех веков;
в Свет от Света, в Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого все произошло.
Никео-Константинопольский Символ Веры Знает Он, что на суше и на море;
Лист падает только с Его ведома,
И нет зерна во мраке земли,
Нет свежего или сухого,
Чего бы не было в книге ясной.
КоранВ дверь постучали. Я открыла и увидела встревоженного дона Альфонсо.
— Элена, меня послал за вами святой отец, — взволнованно заговорил он. — К счастью, он уверен, что вы заперты в моей комнате, так что именно мне поручено доставить вас в часовню.
Итак, священника не оставляла мысль о проведении допроса с пристрастием. Моя участь пока представлялась туманной.
Дон Альфонсо провел меня помещениями нижнего этажа. Мы двигались какими-то бесконечными коридорами, стараясь избегать людей. Из башни, где располагались покои владельца замка и его домочадцев, мы через потайную дверь проникли в домовую церковь. Она помещалась на втором этаже надвратной башни, а еще выше, над церковью, находился замковый колокол, извещавший обитателей о вечерних богослужениях, о важных внутренних событиях, а в моменты опасности — о приближении врага.
