Тамара Вепрецкая - Сантрелья
— Спасибо, дон Альфонсо, — Абдеррахман поднялся и поклонился молодому господину. — Я благодарен тебе за Элену. Ты славно защищал ее.
Молодой человек кивнул, подтолкнул меня к Абдеррахману и направился к выходу. У двери он вдруг обернулся и бросил:
— Береги ее, Сакромонт.
— Непременно, — поклонился араб.
Альфонсо вышел. Мы с арабом застыли друг перед другом и упорно молчали. Я так ждала его возвращения все эти дни, а теперь, когда мне просто необходимо поговорить с ним о Коле, я чувствовала, что не смогу начать разговор первой. Я ощущала какую-то вину за то унижение, которому он подверг себя во время этого бесстыдного судилища.
Вдруг Абдеррахман произнес:
— Пророк сказал: «Пусть за каждым плохим твоим поступком следует хороший, который загладит предыдущий, и относись хорошо к людям!»
Я в недоумении уставилась на него, не понимая, что он имеет в виду. Он прошелся по комнате и остановился у окна. Я заметила, что он всегда любил смотреть в окно, когда о чем-то размышлял. Еще через минуту он промолвил:
— Ты полюбилась молодому господину. Если он вызывает у тебя ответное чувство, ты свободна в своем выборе.
— Абдеррахман, мне не до любви! — вскричала я, пораженная его проницательностью. — Не отказывай мне в своем покровительстве! Мне здесь некуда пойти и не к кому обратиться! Ты единственный, кому я могу доверять. И это подтвердил самый близкий мне человек — мой брат.
— Николас? — удивился он.
— Да. Я его видела. Он томится там внизу, в сырой, зловонной темнице. И еще я знаю, что ты был добр к нему, как ты до сих пор был добр ко мне.
— Я догадывался об этом, — кивнул он.
Он задумался и смотрел мимо меня, пребывая в подавленном настроении. Я не знала, что привело его в уныние, но мне казалось, что я нарушила его размеренную жизнь, а он, переоценив свои возможности, осознал, что не в состоянии исполнять миссию моего достойного защитника. Я создавала для него проблемы.
— Извини, если я чем-то обидела тебя, — почему-то сказала я, причем произнесла я это легко и спокойно, только устало.
Он встрепенулся и изумленно взглянул мне в глаза.
— Тебе не за что извиняться. Просто я устал с дороги и огорчен произошедшим. Ты тоже утомлена. Я должен вернуться в зал. Дон Ордоньо приказал мне быть на обеде. Ты, к сожалению, не сможешь составить мне компанию сегодня. Но Сулейман покормит тебя.
— Я не голодна, Абдеррахман, но мне нужна твоя помощь и поддержка, точнее, нам — мне и Николаю — нужна твоя помощь и поддержка, — взмолилась я, цепляясь за его рукав, как утопающий за соломинку.
— Ты можешь положиться на меня, Элена, — он легонько сжал мою руку. — Я обязательно помогу, сделаю все, что смогу.
Он еще раз, на сей раз крепко, стиснул мне руку и вышел.
Глава двадцатая СВЯТИЛИЩЕ
Не в силе бог, а в правде.
Из «Лаврентьевской летописи»Было раннее утро. Меня разбудил приглушенный скрежет камня о камень. Я открыла глаза и заметила, что Абдеррахман направился в открывшийся проем потайного хода. Он совершал какой-то привычный утренний ритуал, связанный с посещением подземелья. Я подумала, что отсюда он, возможно, проникает в казематы, по долгу ли службы или по собственному почину. И я решила его выследить.
Вот он шагнул в темноту подземелья и стал спускаться по крутой лестнице. Я скользнула с дивана и босиком, чтобы не шуметь, прокралась к выходу. Он уже спустился, и тогда я осторожно последовала за ним, крадучись по пыльным камням. Спустившись, я, как и раньше, не обнаружила присутствия араба, но до деревянной скульптуры Христа коридор освещался факелом и был пустынен. Я стала растерянно озираться и догадалась заглянуть в узкий проход между лестницей и стеной. Он постепенно совсем сузился, превратившись в низкий тоннель. Мне пришлось пригнуться, но я чувствовала, что я на верном пути, почти уверенная, что таким образом я непременно доберусь до подземной тюрьмы. В тоннеле тускло мерцал далекий свет: наверное, впереди шел Абдеррахман с факелом.
Неожиданно я уперлась в тупик, на стене которого в держателе горел факел. Куда же делся араб? И вдруг слева я различила полоску света, сочившегося сквозь чуть приоткрытую дверь. Я подкралась и заглянула внутрь. То, что открылось моему взору, повергло меня в шок, это невозможно ни вообразить, ни выдумать.
Свет лился из довольно просторного подземного помещения круглой формы. Вдоль его стен располагались странные деревянные скульптурки, напоминавшие языческих идолов. Самый высокий истукан торчал в центре зала, и вокруг него суетился Абдеррахман. Он разжигал костры один за другим вокруг идола, затем встал перед истуканом и воздел руки к своду подземелья, словно приветствовал небеса и солнце. Я насчитала восемь маленьких костерков, пылавших вокруг деревянной скульптуры, и это показалось мне знакомым. Когда-то я увлекалась славянской мифологией. Я вспомнила, что капище Перуна представляло собой как раз восемь кострищ, в форме цветка окружавших деревянное божество.
Я прислушалась. Араб шептал какие-то заклинания, но я так и не уловила, на каком языке он молился. Резко опустив руки, он выхватил из-за пояса нож, отсек небольшую прядь своих светлых волос и положил перед истуканом. Потом он, обходя идола и становясь к нему спиной, начал отвешивать земные поклоны на четыре стороны, будто молился сторонам света. Каким-то чудом он не заметил меня, когда повернулся лицом к двери, а я не успела отпрянуть от неожиданности. Видно, он настолько был увлечен ритуалом!
Завершив его, Абдеррахман подошел к стене справа, где на узеньком постаменте я приметила маленькую икону, как мне показалось, с изображением Богоматери. Перед иконой горела свеча. Он прошептал молитву перед иконой, поцеловал ее и перекрестился.
Я стояла, как громом пораженная. Каким богам поклоняется этот человек? Во что он верит? Я ведь уже была свидетелем его ревностных молитв Аллаху! Или он насмехается надо всеми верами? Но тогда зачем сооружать подземное языческое святилище, ведь это наверняка сопряжено с величайшей опасностью здесь в замке? Попадись он за совершением языческого ритуала на глаза падре Эстебану и, боюсь, никакой дон Ордоньо не смог бы его защитить от верной гибели. Кто он? Так я рассуждала, стоя в оцепенении, не в силах пошевелиться.
И тут он, затушив костры, держа факел перед собой, вышел из «святилища» и наткнулся прямо на меня.
— Элена?! — осветив меня, вскричал он.
Я залепетала извинения, заклялась, забожилась, что я не выдам никому его тайну. Да и кому я могла ее выдать, если только он и был во всем замке мне единственным другом? Так, льстиво я зарабатывала себе право на жизнь, нисколько не сомневаясь, что он не простит мне столь грубого вмешательства в его личную жизнь. Он молча слушал меня, и по его лицу трудно было понять его отношение, как к моему поступку, так и к моим словам. Я опасалась, что он раздумывает, как и когда лучше избавиться от ненужного свидетеля. Да, маловато я доверяла средневековым людям! А ведь, по-моему, именно в средние века родились в умах людей такие понятия, как честь, верность слову, служение долгу и тому подобные старомодные штучки, практически не дожившие до конца двадцатого века, пожранные цивилизацией.
Я, наконец, умолкла и безропотно ждала своей участи.
— Элена, — выдохнул Абдеррахман, когда я затихла, и взял меня за руку. — Все хорошо. Пойдем.
Он потащил меня, испуганную, растерянную, за собой по узкому тоннелю, затем по лестнице, в конце концов, усадил меня на мой (я его уже таковым считала) диван и восстановил стену.
Я сидела, ни жива, ни мертва. А он молча измерял шагами комнату. Я следила за ним взглядом и не знала, что думать. И тут я не выдержала.
— Прости меня, пожалуйста, Абд — аль-Рахман, — торжественно начала я. — Я пошла за тобой, потому что была уверена, что ты идешь в казематы. Я пошла за тобой, в надежде увидеть еще раз Николая. Ему грозит страшная опасность, ты же знаешь. Его уже пытают, а теперь, наверное, приговорят к смерти. Он не может объяснить им, что он вовсе не колдун, а человек из будущего, а его колдовские предметы в нашем времени самые элементарные предметы быта. У меня есть защитники: ты, дон Альфонсо, да и сам дон Ордоньо ко мне неплохо относится. Но мой брат совсем один. Он сказал, что я могу доверять тебе. А мне и самой это известно. Я верю тебе, Абдеррахман.
— Я все это знаю, — взволнованно проговорил араб. — Я собирался отвести тебя к брату в то утро, когда меня отослали по службе.
И я вдруг почувствовала, что он не сердится, наоборот, в голосе его звучало участие.
— По какой службе? Ты же араб? Почему ты служишь дону Ордоньо?
Он приблизился ко мне, и его зеленые глаза встретили мой взгляд.
