Тамара Вепрецкая - Сантрелья
— Нам влетит.
Но она взяла себя в руки, приняла беспечный вид, решив, что таким образом ей, как обычно, удастся умаслить любящего отца. Да еще мать поможет, пообещает наказать по-своему непокорную дочь, а такие наказания сулили дочери долгие часы общения с матерью, выслушивание ее наставлений, перерастающих в задушевную беседу. Это бывало редко, и Беренгария даже любила такие наказания. Самая страшная кара грозила со стороны священника — часы молитв, заученных и бессмысленных, поскольку латыни девушка не знала, молитв, которые надо было произносить вслух, стоя на коленях перед образами в домовой церкви. Весь этот спектр возможных испытаний она изложила мне по пути в зал.
Доньи Эрменехильды в зале не оказалось. На высоком стуле, как судья, восседал сеньор — владелец замка. Лицо его отражало серьезный настрой. За столом расположились другие господа, один из которых был в рясе, а чуть поодаль разместился Абдеррахман. Только мы вошли в зал, как двое мужчин заломили мне руки назад. Среди них я узнала своего вчерашнего обидчика. Меня поместили в центре зала лицом к «присяжным». Беренгарию отец попросил сесть рядом с ним.
— Дочь моя, — мрачно начал дон Ордоньо, — вчера ты водила эту девицу в казематы, где она имела возможность обменяться информацией с узниками, которые являются нашими врагами. Так ли это?
Я почувствовала подвох в его вопросе, но Беренгария тут же попалась в расставленные сети, ответив «да» и тем самым подтвердив мою преступную связь с узниками.
— Но, отец! — тут же вскричала девушка, осознав вдруг свою ошибку. — Она там ни с кем не общалась.
— Санчо, — обратился сеньор к одному из приближенных: это был вчерашний надзиратель. — Повторите ваши показания!
Санчо поклонился, многозначительно откашлялся и торжествующе отрапортовал, упиваясь собственной значимостью:
— Вчера, когда госпожа Беренгария, многоуважаемая дочь вашей милости, уже покинула камеру одного из узников, эта неизвестная мне особа, имеющая, как я теперь выяснил, сомнительное положение в замке вашей милости…
— Это не важно, короче, — одернул его дон Альфонсо, сидевший здесь же, недалеко от отца.
— Так вот, эта особа задержалась в камере и что-то прошептала узнику, при этом держа его за руку.
— Так ли это, Элена? — прогремел дон Ордоньо. — Ты подтверждаешь это?
Я встрепенулась и обвела взглядом присутствующих. Абдеррахман сидел, мрачно опустив голову. Я огорченно посмотрела прямо в глаза дону Ордоньо и твердо сказала:
— Нет!
Благодаренье богу, удержавшему меня от откровенных признаний, которые я чуть было не сделала Беренгарии!
— Она лжет! — выкрикнул человек в рясе. — Чем она объясняет, в таком случае, что сегодня днем она отлучалась из замка? Не передавала ли она сведения нашим врагам, не готовят ли они побег узников при ее содействии?
— Погодите, падре Эстебан, не горячитесь, — вмешался дон Альфонсо. — Отец, позволь мне обратиться к сестре.
Сеньор кивнул.
— Беренгария, где ты находилась сегодня после завтрака?
— Я гуляла, — гордо ответила девушка, упрямо сжав губы.
— С кем?
— С Эленой, — еще громче и с большим вызовом произнесла она.
И я почувствовала благодарность к этой девушке за мужество. Ведь она могла отречься от меня, и никто не узнал бы, что она, вопреки запрету, покидала пределы крепостных стен.
— Дочь моя, где ты гуляла? — строго спросил отец. — Не за воротами замка, я полагаю?
— Как раз за воротами, — дерзко заявила девушка.
— Ты будешь наказана, как всегда, — грозно проговорил ее отец. — Однако, это доказывает, что Элена выходила из замка не одна. Она с кем-нибудь общалась, Беренгария?
— Нет, она была только со мной.
— Вчерашнее твое посещение казематов столь же непростительно, — пророкотал дон Ордоньо. — За это ты тоже понесешь наказание.
— Вы не правы, отец, — возразил молодой Альфонсо. — Вы даже поощряли милосердное отношение к несчастным узникам. Хотя брать с собой чужестранку, пожалуй, неосмотрительно с твоей стороны, сестрица!
Почувствовав, что туча вроде проходит стороной, я расслабилась, ослабла и хватка державших меня удалых молодцов.
— Погодите, дон Ордоньо, — раздался вкрадчивый голос святого отца. — Вы не спросили у дона Санчо, с каким из узников общалась эта девица.
— Да, — встрепенулся владелец замка. — Так кто это был?
Санчо самодовольно расхохотался:
— Да это тот сумасшедший из последней камеры.
— Это же еретик! — взвился падре Эстебан. — Она колдунья и еретичка, если уж она не мусульманка.
— Сакромонт, какой веры твоя пленница? — потребовал дон Ордоньо.
— Насколько я успел понять, она христианка, — твердо сказал араб.
— К чему эти оговорки? — допрашивал сеньор.
— Я мало успел узнать о ней, к сожалению. Эта девушка мне симпатична, и я хотел бы знать о ней больше, — с поклоном ответил Абдеррахман.
— Я уверен, что она — еретичка! — упорно взвизгивал святой отец. — Вы разве забыли те колдовские предметы, которые мы извлекли из дорожной сумы того узника? Самовозгорающийся светильник? Коробка с бегающей стрелкой? Ящик, говорящий человеческим голосом, причем его, узника, голосом? И эта совсем маленькая круглая коробочка с малюсенькими стрелочками, что мы сняли с его руки? А из чего сделаны эти вещи, я спрашиваю вас? Это не дерево, не камень, не железо, это вообще не металл! Таково вещества нет в нашем мире. Он — колдун и еретик. И если эта особа связана с ним, то и она — ведьма!
«Приплыли! — уныло подумала я. — Теперь и мне и Коле грозит смерть. Если уж за дело взялась католическая церковь, нам — конец».
— Отец, я сам видел, как Элена молилась и крестилась! — воскликнул дон Альфонсо. Этот парень, похоже, выступал в роли адвоката.
Беренгария вдруг проворно подскочила ко мне и вытащила из-под моего платья серебряную цепочку с крестиком, которые, к счастью, я всегда надевала в дорогу.
— Вот! — торжествующе показала девушка.
— Что это? — не разглядел дон Ордоньо.
— Это крест! — гордо заявила девушка.
Загрохотала скамья, и каждый член судилища счел своим долгом подойти и рассмотреть поближе не то крестик, не то шейку, на которой тот висел. Наконец, утолив любопытство, все вернулись на место.
— Не торопитесь, дон Ордоньо, — проворковал священник сеньору. — Крест ничего не доказывает. Давайте допытаем ее. Не спешите ее отпускать.
Раздались одобрительные возгласы. Гордо поднялся Абдеррахман со своего места, подошел ко мне и обратился к своему «благодетелю»:
— Это моя пленница, как вы сами изволили заметить, ваша милость. Позвольте мне решать ее участь.
— Не забывайся, Сакромонт! — воскликнул хозяин с возмущением. — Она-то, может, и твоя добыча, но ты забыл, вероятно, кто ты! Напоминаю, что ты — мой пленник!
Хватка моих охранников усилилась, и за моей спиной раздался их довольный смешок.
— Как это верно, ваша милость, поставить, наконец, на место этого зарвавшегося мусульманина, — радостно одобрил святой отец.
— Помолчите, падре, не вмешивайтесь! — зарычал сеньор, явно раздраженный всей этой неприятной историей.
Абдеррахман неожиданно возник перед доном Ордоньо, пока тот осаживал священника. Араб с достоинством снял с пояса меч, достал кинжал в ножнах, встал на колено и протянул оружие своему господину.
— Ваша милость, я ни на минуту не забывал, что я ваш пленник. Но я уже много лет служу вам верою и правдою. Я не хотел бы ставить вас в неловкое положение и просить вас отказаться от вашего слова, если вы потеряли доверие ко мне. Пусть отрекусь от своего слова я, тогда останется незапятнанным ваше доброе имя, не пострадает ваша честь, и ваши единоверцы перестанут попрекать вас услугами неверного мусульманина. С этой минуты я — всего лишь ваш пленник. Договор между нами утратил свою силу. Я предаюсь в руки вашего правосудия.
Я испугалась. Абдеррахман лишался из-за меня милости своего «благодетеля», а я тем самым лишалась защиты моего спасителя. Мне стало невыносимо жаль этого благородного араба, и эта жалость на мгновение затмила страх за собственную судьбу.
— Не смей, Сакромонт, решать за меня! — рыкнул с досадой дон Ордоньо. — Ты все еще у меня на службе, встань, вложи оружие в ножны и вернись на место. Я не разрешал тебе покинуть его.
Члены суда возбужденно перешептывались. Меня все еще держали два дюжих парня, и руки мои затекли и ныли.
— Давайте уже завершать наши споры, — призвал к порядку сын хозяина.
— Я предлагаю девицу бросить в каземат и там допросить ее с пристрастием, — выкрикнул падре Эстебан.
— Все камеры заняты, — весело доложил Санчо.
— Давайте поместим ее в казарме гарнизона и приставим к ней охрану, — предложил кто-то из присутствующих.
