Тамара Вепрецкая - Сантрелья
— Все камеры заняты, — весело доложил Санчо.
— Давайте поместим ее в казарме гарнизона и приставим к ней охрану, — предложил кто-то из присутствующих.
При этом послышались гнусные смешки. Мурашки пробежали у меня по коже. Я умоляюще посмотрела на дона Ордоньо.
— Молчать! — гаркнул он.
Воцарилась тишина.
— Альфонсо, твое предложение, — спросил он.
— Отец, в гарнизон ее помещать опасно, вы сами это понимаете, — горячо заговорил молодой человек. — Конечно, ее место у Сакромонта, но раз господа не доверяют ему, я предлагаю запереть ее в моей комнате, и у двери снаружи поставить часового. Тогда она сама окажется и в изоляции и в безопасности.
Беренгария вдруг ухватилась за рукав дона Ордоньо. Он резко повернулся к ней.
— Отец, вы же сами хотели, чтобы Элена спела нам сегодня, — всхлипнула она.
— Об этом не может быть и речи, — огорченно отмахнулся хозяин и шепнул: — Ты сама виновата, дочь моя. И ты это прекрасно знаешь.
— Только не наказывай меня молитвами, — взмолилась девушка, вспомнив о своей собственной судьбе.
Дон Ордоньо проигнорировал ее мольбу.
— Действуй, Альфонсо! — приказал он во весь голос. — Все свободны. Сакромонт, останься.
Дон Альфонсо оттолкнул моих телохранителей, и повторилась вчерашняя сцена с торжественным сопровождением меня вон из зала, только выходили мы в противоположную сторону.
И все же он добился меня, этот волевой, настойчивый молодой человек. Он заполучил меня вполне благородно, признавая при этом, что место мое — у Абдеррахмана. И все же я была теперь в его распоряжении на вполне законных основаниях.
«Что охраняем, то и имеем», — сказал один из сатириков, моих соотечественников. Посмотрим, как распорядится своей ролью моего охранника этот сын владельца средневекового замка. Одно я понимала совершенно отчетливо: сейчас я не имела возможности помочь не только Коле, но и самой себе.
Глава девятнадцатая ЗАЩИТНИКИ
Того считай другом, кто любит тебя, а не тех, что вокруг тебя.
Из древнерусских афоризмовМы спустились по каменной винтовой лестнице несколько виражей, и дон Альфонсо распахнул передо мной дверь своего холостяцкого жилища. Изнутри он запер дверь на засов. Обстановка напоминала комнату Беренгарии, только там женская рука сумела придать хоть мало-мальский уют вышитыми салфеточками, покрывавшими тяжелую грубую мебель. Здесь же царствовал настоящий мужской аскетизм. Жилище рыцаря, воина, ему не до роскоши, не до излишеств, не до сентиментов.
Альфонсо указал мне на тяжелое кресло, а сам стал расхаживать взад-вперед, о чем-то долго и мучительно размышляя или на что-то решаясь. Неожиданно он резко остановился прямо передо мной:
— Элена!
Я вежливо кивнула.
— Ты еще плохо понимаешь наш язык, да?
Я кивнула.
— Я знаю, что ты невиновна.
Я опять кивнула.
— Здесь ты в безопасности, — он произнес это медленно и четко, словно убеждал в этом не только меня, но и самого себя.
— Ты здесь в безопасности, почти, — как-то странно повторил он.
Я подняла на него удивленный взгляд.
— Кто ты? Откуда? Зачем ты попала в наш дом, прекрасная незнакомка? — воскликнул он.
Я не ответила, посчитав его вопросы риторическими.
— Может, ты, по своему происхождению, не должна быть пленницей нашего пленника? Может, ты могла бы стать сеньорой какого-нибудь замка? — говорил Альфонсо.
Я слушала в смятении, делая вид, что я мало понимаю.
— Боже всемилостивейший! — вскричал молодой человек и кинулся ко мне. Он за руки поднял меня из кресла и, не выпуская, то и дело встряхивая руки мои, он начал горячо объясняться:
— Нет, здесь ты не в безопасности. Ты здесь еще в какой опасности! Я не смею обидеть тебя, ибо ты принадлежишь человеку, однажды спасшему мне жизнь, человеку, которого я привык уважать за его благородство. Но я с первого дня, как увидел тебя, мечтаю только о тебе. И если ты захочешь, если я тебе интересен, я плюну на все приличия, я предам Сакромонта, ты станешь моею!
Я в ужасе дергалась от его горячечных движений и тупо смотрела ему прямо в темные глаза, опять-таки ничегошеньки не понимая. Наконец, он перестал меня трясти и, на удивление, бережно поместил обратно в кресло. Он снова принялся мерить комнату шагами.
— Элена, — продолжал он при этом. — Это такая мука видеть тебя и не сметь, не сметь надеяться! И думать, что, полюбив тебя, я унизился, ведь любовь моя брошена к ногам наложницы араба. О ужас!
Этот молодой человек решил доверить мне все свои душевные сомнения и терзания. Конечно, он говорил так откровенно, уверенный в том, что я не понимаю и четверти сказанного.
— Все было бы проще, если бы я не полюбил тебя, — поделился он новыми соображениями. — Я мог бы без зазрения совести разделить тебя с арабом и, думаю, он не обиделся бы. Но я не могу так поступить с тобой!
Он снова встал прямо передо мной.
— Скажи только слово, — проговорил он медленно и четко, — и я сам сделаюсь твоим рабом.
Настойчивый стук избавил меня от необходимости давать ответ. Дон Альфонсо раздраженно открыл дверь. Вошел его отец.
— Ты все еще здесь? Я рад, что застал тебя, — сказал он. — Как она?
Он кивнул в мою сторону. Молодой рыцарь пожал плечами. Он явно не знал, как я; он точно знал, что сам он плохо.
— Мальчик мой, нам надо поговорить.
— Говорите смело, она почти ничего не понимает.
— Я знаю, — дон Ордоньо заговорил довольно быстро. — Ты прекрасно осознаешь, что она невиновна. Она все эти дни проводила на наших глазах. Дон Эстебан переусердствовал в своих обвинениях. То же я сказал Сакромонту. Альфонсо, ты должен вернуть ее арабу.
Молодой человек застонал.
— Не сопротивляйся, Альфонсо, будь мужчиной, — отец похлопал сына по плечу. — Я все понимаю. Но мы пока ничего о ней не знаем. Если она окажется заморской принцессой, я сам отберу ее у араба. Но пока Сакромонт ничем не заслужил такого оскорбления.
— Но ее опасно отдавать, она может попасть в лапы к Эстебану, — попытался привести веские доводы Альфонсо. — Все из-за этого узника, отец. Падре бесится, что вы все еще не приговорили его к казни. И правда, почему вы до сих пор не казнили его?
Я похолодела. Мой горячий поклонник превращался на глазах в моего заклятого врага.
— Я не казнил его потому же, почему я не могу казнить Элену, — отрезвил его отец, — потому что я даже не знаю, кто он. Но если он будет упорствовать в своем молчании, ему несдобровать.
— А как же эти предметы? Разве они не доказывают колдовство? — опять взвился Альфонсо.
Владелец замка вздохнул и вдруг хитро улыбнулся:
— А почему бы нам не взять на вооружение магию во имя нашей святой войны?
Я почти обожала добродушного, но волевого бородача. И надежда тут же пустила корни в моей душе.
— А теперь вернемся к тому, с чего начали, — упрямо стоял на своем отец. — Отведи Элену к Сакромонту.
— Хорошо, отец, — вздохнул мой поклонник. — Разрешите, я только попрощаюсь с ней.
— Только без глупостей, — махнул рукой дон Ордоньо и вышел.
Альфонсо замер на месте на минуту-две, потерянный и унылый. Потом осторожно приблизился ко мне, аккуратно поднял меня из кресла и бережно прижал к себе.
— Прощай, — шептал он, горячо целуя мои виски и лоб, — прощай, любовь моя.
И он покрыл все лицо мое поцелуями и, наконец, приник к моим губам, но лишь на мгновенье. Он тут же отпрянул и выпустил меня, собрав всю свою волю в кулак. Я, наверное, напоминала бесчувственную куклу. Я просто ждала, кончится, когда он отведет меня к Абдеррахману, казавшемуся мне теперь просто родным и близким человеком. Он не доверил меня дежурившему у двери охраннику, а сам лично привел меня в покои араба.
Из приоткрытой двери лилась музыка. Звуки дрожали и замирали в каком-то заунывном волнении, потом тревожно перегоняли друг друга, взбирались наверх и на самой кульминации обрывались, словно лопалась струна, — лишь в воздухе повисала звенящая тишина, как разрешение только что оборвавшегося звука. И снова печальная мелодия сменялась смятенным тремоло, и в этих чарующих звуках отражалась терзавшаяся душа.
Мы застыли, не вправе прервать эту необычную восточную музыку, и тихонько вошли, только когда возникла длительная пауза. Абдеррахман сидел на полу и держал на коленях струнный инструмент наподобие гуслей с великим множеством струн. На кончиках указательных пальцев я заметила какие-то колечки, при помощи которых он, видимо, и извлекал эти таинственные звуки из инструмента.
— Ты здорово играешь на кануне /Канун — арабский струнный музыкальный инструмент/, Сакромонт, я всегда говорил тебе это, — похвалил его дон Альфонсо.
