Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей

— Приготовиться к атаке, заходим с кормы со стороны солнца! Кузьмич, вываливай всё за один заход! — скомандовал Лёха, думая, что сейчас этот десяток «пом-помов» радостно попробует пересчитать их моторы и другие самые нежные части самолёта.

Самолёт дал большой круг, снизился до пятисот метров и зашёл в корму идущего крейсера.

— Влево три, так, хорошо, право один… На курсе, боевой! — скомандовал припавший к прицелу Кузьмич.

Лёха слился со штурвалом и педалями, стараясь даже не шелохнуть самолёт.

Проснулась зенитная артиллерия крейсера, и на пути бомбера возник чёрный шквал разрывов.

«Булки сжались сами собой», — невольно мелькнула мысль у Лёхи.

— Три, два, один… сброс! — крикнул Кузьмич.

Самолёт как следует тряхнуло, его резко потянуло вверх. Бомбы, освободившие крылья от лишнего веса, отправились в свой короткий полёт.

Лёха тут же отжал штурвал от себя, уходя по носу крейсера, стараясь прижаться к воде и сделать силуэт машины минимальным. Вдруг самолет поймал что то зверское в зад, содрогнулся, по его фюзеляжу прокатилась волна, казалось, что его сейчас опрокинет хвостом вверх.

— Командир, у нас в жопе дырка! Большой в жопе дырка! — доложил стрелок, прерывая натянутую тишину.

— В хвосте, — машинально поправил Лёха Алибабаевича, стараясь отработать штурвалом и педалями и понять, насколько самолёт слушается его.

— Нэт камандир, это у тебя в хвосте, у нас в жопе! — снова влез в эфир стрелок со своими комментариями.

Лёха кивнул, хотя его никто и не видел. Самолёт заметно разворачивало вправо, и, чтобы удерживать курс, приходилось постоянно подруливать, но самолёт пока слушался и вроде бы адекватно реагировал на движение органов управления.

— Да, я и смотрю, что солнышко вправо уходит, — пробормотал он себе под нос, крепче сжимая штурвал.

Отойдя на приличное расстояние от зоны огня зениток, Лёха аккуратно поднял машину на километр. Он заложил широкий вираж, стараясь разглядеть, что осталось от их цели. Всё внутри напряжённо замерло — каждый из экипажа ждал результата.

— Командир! А одной то мы точно попали! — радостно крикнул Кузьмич, припав к смотровому окну и щелкая любимым фотоаппаратом «Контакс», — Смотри, как дымит! Крейсер лёг на разворот!

Лёха стараясь не нагружать самолёт слегка накренил его на здоровое крыло, пытаясь рассмотреть повреждения крейсера. На фоне тёмно синего моря был виден чёрный шлейф дыма, и загогулина пенного следа отчётливо говорила, что огромный корабль начинал менять курс. Глядя на это, Лёха почувствовал, как напряжение чуть отпустило. Риск, нервы, тяжёлая атака — всё это теперь стоило того.

— Объявляю экипажу благодарность! — проговорил он громко и пафосно, но с теплотой, которая разрядила обстановку.

Эти слова вызвали короткие, но довольные реплики из динамиков внутренней связи.

— Лёша, не надо цветов, лучше купи красного! — нахватавшийся Лёхиных реплик Кузьмич тоже отходил от пережитого стресса и не дал патриотическому пафосу залить критический взгляд командира.

— Спасибо, командир, ты только прямо летай, пожалуйста. Больше резко не наклоняй, не надо, а то я нырять в море пойду! — более чем странно ответил стрелок.

— Алибабаич, расскажи куда попало то? — Лёха постарался понять размер повреждений.

— Нижний пулемет совсем больше нет, мой сидений нет, парашют тоже нет, зато бальшой дырка в заднице есть! — Алибабаич старательно объяснил непонятливому командиру.

Лёха, заметно напрягшись, направил СБшку в сторону Малаги, решив, что домой в Картахену лежит путь аж в триста двадцать километров и с такими повреждениями добираться туда более чем стрёмно. И хотя внутри у него уже зажглось чувство маленькой, но заслуженной победы, он аккуратно лёг на курс аэродрома Малаги, недоумевая, что же такого прилетело стрелку.

После посадки они с Кузьмичем обошли самолёт и застыли в ужасе и изумлении. Как остался жив и сравнительно невредим стрелок оставалось совершенно не понятно.

Зенитный снаряд вынес нижний пулемёт Дегтярёва вместе в люком, снес организованное Лёхой при замене турели металлическое сиденье стрелка, разворотив ему парашют и оторвав при этом приличный клок штанов стрелка.

Бедный Алибабаевич всю обратную дорогу висел над дырой, сверкая задницей прям в бирюзовые воды Средиземного моря.

Удивительно было то, что снаряд не задел критичных органов управления самолётом…

— Да Алибабич! Ясно почему крейсер так резко в разворот лёг! Они же твою голую задница рассмотрели и испугались повторного бомбометания из нее! — высказал общую мысль Кузьмич.

* * *

На завтра залатанный на скорую руку Лёхин самолёт взял курс на родной картахенский аэродром.

Третьего «Браунинга» Лёха раздобыть не сумел, зато ловко разжился на духовно близком ему испанском флоте французским крупнокалиберным «Гочкисом» аж под 13.2 мм пули с ленточным питанием. Правда в силу размеров и общей громоздкости девайса сделать его убирающимся не получилось, да и патронов удалось впихнуть всего сто пятьдесят с небольшим патронов в ленте. И то Лёха соединял единственную ленту аж из десятка стандартных кусков по пятнадцать патронов.

Видок у самолёта с установленным новым пулемётом стал так себе.

Как образно охарактеризовал Кузьмич торчащий снизу фюзеляжа ребристый ствол:

— Торчит ваш пулемёт, как хер у Бобика.

Конец января 1937 года. Городок Лос-Альказарес.

Лёха перевернулся на своей узкой койке, пытаясь найти удобное положение, но мысли настойчиво возвращались к неожиданной проблеме — что делать с золотом, которое свалилось на него словно снег на голову.

Он вспомнил, как в школе на уроках истории обсуждали знаменитую золотую лихорадку и судьбы тех, кто нашёл своё счастье в песке рек, а кто — смерть или безумие. Тогда это казалось далёкой сказкой. Теперь он сам стоял перед выбором: стать героем или…

Поначалу вариант снова сдать золото Кузнецову для передачи в СССР показался Лёхе самым логичным. Однако сразу возник вопрос: какова будет реакция начальника на эту новую партию? И хотя, по мнению Лёхи, Николай Герасимович был более чем вменяемым командиром, предсказать его реакцию на новый заход Лёха бы не рискнул.

«Ну и где же эти чёртовы зелёные человечки, когда они так нужны?» — подумал он, чувствуя нарастающее раздражение. Ему хотелось верить, что те странные существа, которые затолкали его в прошлое с намёками на высшую цель, должны были бы хотя бы подсказать, что делать. Но нет. Только смутные образы и ощущения, словно они нарочно проверяли, насколько далеко он сможет дойти сам.

И куда потом пойдёт это золото, переданное в СССР, оставалось под большим вопросом. Едва ли его пустят на улучшение жизни рабочих и крестьян, как гласили лозунги партии. Пообщавшись с мадридским Орловым и ему подобными, Лёха считал, что куда вероятнее, золото пойдёт на тайные операции или финансирование революций среди чёрных голодранцев в какой-нибудь далёкой Африке. «Или этим генсеки уже позже баловались? С датами я, конечно, плаваю», — подумал он с иронией. А возможно, золото будет просто украдено местными чекистами.

Решение не давалось легко. Совесть зудела, словно давила своим молчаливым укором. Лёха решил, что «зелёные человечки», отправившие его в прошлое, по каким-то своим причинам решили открыть ему финансирование. Для чего — он пока не понимал, и ему ещё предстояло догадаться. Он был уверен, что правильное решение должно быть не только продуманным, но и честным перед самим собой.

— Ладно, хватит рассусоливать, — прошептал он себе. — Коллайдеры, фашисты! Спи, жопа, завтра вылет!

Середина февраля 1937 года. Аликанте.

В середине февраля в Картахене появился какой-то важный советский чин от авиации, видать, по блату исторгнутый из недр наркомата обороны. Приехавший получить награды и заодно поучить испанцев нормировать полёты, и, естественно, нарвался на только что прилетевшего и уставшего как собака Лёху.