Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть Вторая (СИ) - Хренов Алексей
— Эти машины должны сосредоточиться только на поддержке флота, охотясь на корабли мятежников, — уверенно говорил он. — А самолёты, которые будут выделяться нам временно, мы направим на бомбёжку баз и портов противника, где стоят их суда.
Лёха смотрел на него и чувствовал, что командир искренне верит в то, что говорит. Но опыт подсказывал ему другое: при нехватке самолётов любая подобная договорённость быстро рушится под давлением непредвиденных обстоятельств и срочных нужд.
— Красота, да и только! — с сарказмом сказал Лёха, изображая на лице выражение священного восторга, пока Кузнецов рисовал перед лётчиками планы будущих успехов.
Как ни странно, Лёха оказался прав. Спустя несколько дней стало ясно, что даже эти пять флотских «катюш» использовались не только для охоты на корабли мятежников, как изначально планировалось. Армия, постоянно требующая поддержки, неоднократно просила отправлять самолёты на бомбардировку баз, портов, железнодорожных узлов и других стратегических целей. Флот был вынужден уступать, и задачи, которые на бумаге казались чёткими и последовательными, в реальности быстро превращались в головоломку с постоянным перераспределением ресурсов.
Лёха, наблюдая за этими изменениями, лишь качал головой.
«Как всегда, план хороший, да не для наших условий», — думал он, с улыбкой вспоминая тот день, когда командир обещал чёткое распределение задач.
При нехватке техники приходилось изворачиваться и решать задачи с тем, что было под рукой. Генерал Сиснерос и Смушкевич, несмотря на осознание важности поддержки флота, смогли выделить сухопутную авиацию для бомбардировки Пальмы на Майорке всего один раз. И то это случилось после долгих обсуждений и настойчивых просьб.
Действительность оказалась гораздо прозаичнее, и самого Лёху регулярно припахивали на разведку или бомбёжку позиций мятежников.
14 января 1937 года. 30 миль в море от Малаги.
Лёха нервно шагал вокруг своего любимого самолёта, которому испанцы, дали вполне «душевное» имя — «Катюшка». Он был уверен, что самолёт, если бы мог, отвечал бы ему взаимностью. До сих пор «Катюшка» выручала его, уклонялась от зениток и даже в самых жарких схватках выходила относительно невредимой. Пара десятков мелких попаданий в обшивку были не в счёт.
Но сейчас ему предстоял вылет на атаку вражеских кораблей куда-то в районе Малаги. Дежурный прибежал с донесением и буквально прыгал от нетерпения, торопя Лёху, как будто каждая минута могла решить судьбу войны.
Однако задача оказалась не так проста. Проблема была в вооружении. Весь арсенал Лос-Алькасареса состоял из советских ФАБ-100 — стокилограммовых красавцев, больше подходящих для уничтожения зданий и железно-дорожных станций, чем для ювелирной работы по движущимся кораблям.
Испанские оружейники, всегда приветливые и немного бесшабашные, без вопросов подвесили четыре таких бомбы в бомболюк его «Сбшки».
Но их пришлось подвесить стандартно — вертикально и стабилизаторами вниз. Для атаки наземных целей это было не критично — там можно было полагаться на площадь поражения.
Лёха недавно присутствовал на совещании, где Кузьмич высказался, что эллипс рассеяния это круг, вписанный в квадрат со сторонами два на четыре…
Лёха долго ржал от такого доходчивого определения точности их бомбометания.
Но вот для точного попадания в маневрирующий корабль, который к тому же стреляет в тебя из всего, чего может, такой боезапас вызывал у Лёхи определённые трудности и сомнения
Лёха молча разглядывал своё «оружие возмездия» и пытался прикинуть, как лучше выполнить задание. Бомбардировка с большой высоты похоже была бесполезной, эллипс рассеяния имени Кузьмича был слишком велик., что бы попасть в такую мелкую цель, как двухсотметровый корабль!
Оставался вариант захода на небольшой высоте, но это означало, что его и «Катюшку» накроют все зенитки корабля, да и успеют ли бомбы выйти из бомболюка и развернуться носами вниз…
Подошедший Кузьмич молча встал рядом с Лёхой, сцепив руки за спиной, и вместе с ним уставился на подвешенные бомбы. Тишина тянулась несколько секунд, пока оба размышляли над предстоящей задачей.
— Ну что, Кузьмич, навестим фашистов? — наконец сказал Лёха, кивнув на матовые корпуса бомб. Он попробовал говорить бодро, но в голосе слышалась неуверенность. — Каким макаром думаешь эти крейсера надо бомбить?
Кузьмич почесал щетину, прищурился и ответил, не сразу, словно обдумывал каждое слово:
— Лёша, слушай… Заходи метрах на пятистах, с кормы. Я буду наводить, поправки давать. Сбросим всё разом. Может, и попадём куда, если фартанёт.
Он говорил спокойно, но в глазах читались сомнения. Даже при всём своём опыте Кузьмич не мог поручиться за успех. Попасть в движущийся корабль с таким боезапасом было делом не простым, особенно в условиях боевого вылета.
— Глядишь и попадём, говоришь… — пробормотал Лёха, глядя куда-то вдаль, где за горизонтом лежала Малага и где-то в море болталась их цель. Он кивнул, словно соглашаясь, и, обернувшись к Кузьмичу, добавил с напускной весёлостью, — Ну что, значит, так и будем пробовать будем. Хотели как лучше, а там — как получится.
Лёха достал заранее запасённый кусочек мела и написал на матовом черном боку бомбы: «Пошли в Ж@ппу, Козлы!». Кузьмич радостно поддержал командира, заржав во все свои прокуренные зубы, взял мелок и дописал любимую присказку, подхваченную у своего командира, в это патриотическое послание: «Пид**расы проклятые!».
Ни слова сомнения в написанном в лозунге или желания поменять его на что то патриотическое: «За товарища Сталина» или " За нашу советскую Родину" — в мозг наших героев не проникло…
Глава 37
Большой дырка в…
14 января 1937 года. 30 миль в море от Малаги.
Лёха достал заранее запасённый кусочек мела и написал на матовом черном боку бомбы: «Пошли в Ж@ппу, Козлы!». Кузьмич радостно поддержал командира, заржав во все свои прокуренные зубы, взял мелок и дописал любимые слова в это патриотическое послание: «Пид**расы проклятые!».
Ни слова сомнения в написанном в лозунге или желания поменять его на что то патриотическое: «За товарища Сталина» или " За нашу советскую Родину" — в мозг наших героев не проникло…
Минут через двадцать одинокая военно-морская СБшка разбежалась по полосе аэродрома Лос-Альказарес, уверенно оторвалась от травяной полосы и взяла курс на Малагу, лежавшую в трёхстах километрах к юго-западу, отправляясь сеять разумное, доброе, вечное… в смысле топить корабли мятежников.
Через час с небольшим полёта Лёха услышал голос Кузьмича по внутренней связи:
— Лёша, вижу на горизонте на десять часов дымы.
Не раздумывая долго, он заложил пологий вираж и взял курс на корабли на горизонте.
Ещё через десять минут, в 30 милях от Малаги, советский экипаж республиканского бомбера увидел большой корабль с восемью орудиями в четырёх линейно-возвышенных башнях, идущий курсом вдоль побережья в сторону Картахены, в сопровождении аж пяти мелких судов. Лёха достал карандашный набросок, сделанный республиканским капитаном, и попытался сравнить его с кораблём внизу. Отвратительный обзор с места лётчика заставил его несколько раз класть самолёт на крыло, пытаясь рассмотреть идущий внизу корабль.
— Кузьмич, что думаешь? — запросил он по внутренней связи.
— Да похож, в общем-то… трубы вон соединены в одну нашлёпку, — не слишком уверенно ответил штурман.
«А нос и на английские крейсера похож», — не стал высказывать вслух свои сомнения командир. — «Да, если мы сейчас англичанина утопим, от это скандал будет на всю вселенную, нам такого не простят», — нервно рассмеялся Лёха.
В этот момент со стороны крейсера застучали 40-мм зенитные автоматы, и пока вдалеке от самолёта стали появляться чёрные шапки разрывов. Лёха дал ногу и вывел самолёт подальше из зоны досягаемости зенитной артиллерии крейсера.
