Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

Нет, я не наивный — знаю, не слезет Тимоха с моей шеи. Да и небольшой от него материальный ущерб. Больше репутационный — постоянно позорит барина дерзким видом и балабольством. И как вот отучить его фамильярничать — ума не приложу.

Выхожу довольный. Сортир — конфетка! Надо бы ещё умывальник пристроить сбоку. Рукомойник, кувшин, мыло… Ковид, будь он неладен, приучил к гигиене. Без мытья рук ты уже и не человек вроде. Противно.

— Лексеич, куда так рванул? Клапан надавило? — подначивает Тимоха, стоя при полном параде у крыльца. Даже сапоги почистил.

— Пришла, говорит — срочное дело, — шепчет он заговорщицки.— По щеке меня потрепала… А ничего так фифа! Сейчас в твоей комнате ожидает. Ещё спросила, нет ли у нас рояля. Издевается, видать.

— Молодец, Тимоха, с нужником хорошо вышло. Толково. Как гусь? — я сразу перешел к важному.

— Да в печи он. Кожица сверху уже подрумянилась… А ножичек у тебя что, новый, да? Дай гляну!

— Потом, потом… Иди там подай чай нам, что ли. Других слуг ведь нет… Мне, кстати, опять посоветовали тебя пороть. Все говорят — больно дерзок ты.

— Да пошла она лесом, — оскорбился ара. — Сама кто такая? Служанка. А гонору, как у княгини какой-нибудь. Тьфу! У самой платочек с заплаткой — сам видел.

А в моей комнате — картина занятная: Евстигней стоит у окна, красный, как варёный рак, а Жозефина смеётся, прикрыв рот ладошкой, как благовоспитанная девица. На кровать, слава Богу, не уселись — значит, хоть нормы приличия соблюдены. Интересно, чем это она моего нового жильца в краску вогнала? Шутками или комплиментами?

Евстигней, хоть и хвастался, что он-де ходок знатный и спец по дамской части, — на матёрого ловеласа, по правде сказать, никак не тянет. А Жозефина — что и говорить, красотка! А уж фигура… Вот как оно получается в этом времени: вроде и одежды на даме много и платье длиннющее с кучей всевозможных рюшей и оборок, а все прелести женского тела открыты взору? Фантастика!

— Mon ami, vous pouvez nous laisser? — журчаще просит Жозефина у Евстигнея с тем самым выражением лица, что означает: месье, момент интимный, не мешайте большим людям говорить о серьёзном. Похоже, и впрямь какой-то секрет хочет рассказать.

— Друг мой, ступай на второй этаж, — киваю я Евстигнею. — Лестница — из кухни. Там комнатка твоя будущая, сам увидишь.

Сказал доброжелательно, но тоном, не терпящим обсуждений. Ушёл — и слава Богу.

— Так он будет у тебя жить? — интересуется Жозефина. — Интересный мальчик. Умный. Я таких люблю.

Любит она… да на здоровье! Только при чём тут я? Сама-то зачем пожаловала в наш скромный уголок? Пощипать за щёчку моего слугу?

— А пришла я со срочным делом, — начинает Жозефина. — Не платят мне за него, конечно… но отказать Амалии не смогла.

Сказала это и уставилась на меня испытующе. Ждёт, как отреагирую.

— Извольте, — делаю приглашающий жест. — расскажите, что за просьба. А насчёт оплаты не беспокойтесь — я благодарным быть умею.

— Амалию сватают, Алексей. Жених — человек серьёзный, бывший чиновник из Петербурга. Лет ему… немного для чина такого — сорока ещё нет, — сообщает гувернантка.

— Кто таков? И «серьёзный» — это какой? — стало любопытно мне.

— Статский советник. Два года назад подал в отставку из Министерства иностранных дел. Теперь главный редактор литературного журнала. Собственно, на вечере у госпожи Хитрово он и был. С вами беседовал. Там, кстати, Амалию и заприметил.

— Помню… помню, некто Свиньин. Из Петербурга один редактор и был. «Отечественные записки», если не ошибаюсь?

— У вас, Алексей, потрясающая память! — искренне удивляется гостья.

— Ну человек он не бедный, заслуженный, фамилия конечно подкачала да и сам… — рассуждаю я вслух, а про себя думаю: какого чёрта Амалия выкаблучивается? Достойная же кандидатура.

— Похож на свою фамилию, — хихикнула Жозефина, и в глазах у неё мелькнуло ехидное озорство.

А вот с этим не поспоришь. Господин Свиньин и впрямь был… шибко плотного телосложения, и его неблагозвучная фамилия ему отлично подходила.

Я, кстати, не поленился заглянуть в парочку номеров того самого журнала, что притащил господин Свиньин на литературный вечер. Любопытства ради. Удивило то, что номера почти целиком состояли из творений самого Свиньина — и прозу он сам, и стихи он сам, и даже иллюстрации, кажется, сам рисовал. Особенно меня умилила рубрика: «Домоводство, сельское хозяйство и промышленность». И это в литературном-то журнале!

— Нет, Павел Петрович в высшей степени достойный человек, однако, не по сердцу он моей воспитаннице. Да и вражда у него с «Северной пчелой». Это, где редактором Булгарин Фаддей Венедиктович. Знаете, наверное, такую газету? А Булгарин — бывший учитель Лизоньки, и она его очень уважает.

— А из-за чего вражда? — спрашиваю, сам при этом понятия не имея, что это за энтомологическая газета такая и кто этот враг Свиньина. Но, понятное дело, виду не подаю.

— Так он рисунки Петра Павловича критиковал! В стихах даже.

— Нормальные рисунки были, — припоминаю я иллюстрации.

— Там, понимаете ли, пикантные детали имеются… — улыбнулась Жозефина и рассказал интересную байку.

Оказывается, Павел Петрович, сей почтенный статский советник, открыл самый лёгкий способ рисования картин. Воображает он, значит, какой-нибудь ландшафтик — лесок, речку, кустик романтический. Сам карандашиком что-нибудь черкнёт — так, вчерне, и бежит к очередному «юному дарованию», которого он опекает. Тому велит небо маслом писать, мол, «сам я с облаками не лажу». Второму — землю, третьему — деревья, четвёртому — воду, пятому — скворца на ветке. А потом — оп! — и картина готова! Оставалось только в уголке аккуратненько вставить своё имя с обычным pinxit.

— Экий затейник! — расхохотался я. — Впрочем… что ж в том дурного? Главное — результат.

— Да? А Амалия рассчитывала, что вы в гневе вызовете его на дуэль, — шутит гувернантка.

— Что вы! — смеюсь я, подхватывая шутку. — Давно уж не мальчишка. И в романтизм, честно сказать, не верую. Кровь лить за даму сердца — красиво, да только глупо.

Потом, уже серьезно, добавляю:

— Так, может, расскажете, что от меня понадобилось? Я в женихи не набиваюсь. Да, девушка мне по душе, но я сторонник свободных нравов. К тому же любой человек имеет право на свои личные решения — пусть этот человек и женщина!

— Извольте, объясню… Сыграйте роль влюблённого! Тогда у Амалии будет время подумать, а Свиньин… Он давно уж жениться надумал. Думаю, сыщет себе ещё кого. Не молод он уже ждать.

— Ага, конечно… А она возьмёт и согласится, — возмущаюсь я.

— Нет, это невозможно! — пафосно произносит Жозефина.

— Отчего это? — хмурюсь. — Я что, по-вашему, нехорош?

— Напротив, — улыбается она. — Всем вы хороши: и осанкой, и умом, и даже… складом мысли. Но батюшка её, изволите ли, на войне. А без него решения никто тут не примет. Так уж заведено у вас, в России. Или не знаете о том?

— Знаю… — бурчу. — Забыл просто. Ну допустим… А мне это зачем? Что мне с того фарса?

— Ну, как вариант… Ваши встречи могут продолжаться, — сладко пропела француженка. — Разве этого вам не хотелось бы?

— Хотелось, — не стал юлить я. — Но чтоб ради этого жениться… Это уж чересчур. Да и муж — не стенка, можно ж и подвинуть! — не удержался я от пошлости.

Но Жозефина, по всему видно, ко мне благосклонна и лишь рассмеялась.

— Ну, не знаю… как-то это неблагородно! — пытаюсь я ещё придумать отмазку.

— А что вы хотите от бедной девушки? Она воспитана в лучших традициях, и, кроме как поцелуй… — глаз Жозефины лукаво скользнул в сторону моей кровати, — … что-то более существенное получить будет весьма затруднительно.

— Да ладно, всего лишь затруднительно? — усмехнулся я, поняв намёк.

— Ну и как это обставить-то? Если я соглашусь? Я не про… — киваю на кровать.

— Развратник! — взмахнула веером мадам, но без злости, и выдала мне, очевидно, заранее заготовленную инструкцию.