Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

Потом идем пить чай, принесённый нам Тимохой, после чего я выдаю женщине честно заслуженный четвертак. Не копеек, конечно — рублей.

— Уже уходите, мадемуазель? — деликатно осведомился Евстигней, топтавшийся во дворе с выражением пылкого интереса на лице. Видно, парень стоял там нарочно, дабы не смутить нас в неподходящий момент — но при этом ровно настолько близко, чтобы заметить, не задержалась ли гостья дольше дозволенного.

— Да, пора, месье. Но надеюсь, что ещё свидимся, — кокетливо улыбнулась Жозефина.

И, чуть приподняв подол своего платья, двинулась по тропинке к калитке. Шла она уверенной походкой женщины, знающей себе цену, и будто не по московской грязюке, а по подиуму где-нибудь в Париже.

— Багира, намекая на грациозность движений… — выдохнул Тимоха, зачарованно глядя ей вслед.

— Нимфа… — в тон ему прошептал Евстигней.

— Чё хотела?

Тимоха, дождавшись, пока Стюха (он же Стафка, он же Стёпа — я все его варианты выпытал у нового жильца, чтоб не ломать язык попусту) отправился за матрасом и прочими мелочами, тут же полез ко мне с вопросами.

— Да чтоб я к Амалии посватался… Ай, забей ты. Гусь когда будет?

— А вы же вроде обедать ходили? — искренне удивился конюх.

— Да одно сладкое там было.

— Молодец, что рому прикупил, — с уважением кивнул Тимоха. — Я его уважаю.

— Вот и думаю теперь, как тебе налить, чтоб Стёпа не закатил глаза. Хотя… не выпьем ведь мы с ним всё. Потом и допьёшь.

И тут — чёрт! — из кухни, где печка, уже дымком повеяло. Не гарью, конечно, но тревожный запах пошёл.

— Дымит же! — цежу сквозь зубы и бегу спасать праздничного гуся.

— Нормуль, а ты говорил… Отличный жирный гусь, два дня можно кушать! — минут через десять нашей совместной трапезы сообщает довольный Тимоха. — А вот насчёт предложения — дело, скажу я тебе, мутное. А ну как эта малолетка и впрямь в тебе жениха разглядит? Оно тебе надобно? Папашка у неё, слыхал я, целый полковник! Такой и пристрелить за дочку может.

— Попробую-ка я про этого Свинюху у слуг мадам Хитрово разузнать, — задумчиво продолжает ара. — И вообще… странность тут одна есть. Несостыковочка.

— Какая? — спрашиваю, хрумкая крылышко, и подтирая жир свежим хлебом.

— Тебе она что сказала? Мол, без отца нельзя решения дать, так ведь и Свинюхе этому тоже значит откажут… ну, пока папаша не приедет. Или чего похуже.

— А чего похуже? — нахмурился я.

— Да как чего? Родичи возьми да и согласись. И всё. Кончилась твоя безбедная холостая жизнь.

— А может, я тому и рад буду! — огрызнулся я. — Может, я сам деток хочу! Дом, жена, дворняжка, по воскресеньям в церковь — нормальная, между прочим, мечта. Вон ты, вернее, Тимоха — сколько их уже настругал? А Амалия из благородных, и родители у неё богатые. Ты их особняк видел? Такой и миллион может стоить!

— Ой, кого ты лечишь? — фыркнул ара. — Лёшка может и рад был бы, но ты-то нормальный взрослый мужик. Не нанячился ещё в прошлой жизни? Давай все же сбегаю в Хитровку?

— Да не горит, потом… Чё там ещё у нас сегодня, вон в том горшочке?

— Там такое… пальчики оближешь! Армянское блюдо! Знаешь же, армянская кухня — самая лучшая в мире?

— Ты-то сейчас русский! Но вашу кухню я уважаю, — нелогично высказался я. — Тащи!

— Кчуч! — с придыханием выдал ара. — Это рыба, тушёная с овощами в горшочках. Сами горшки тоже «кчуч» называются. Жаль, болгарского перцу нигде не сыскал. Но зато тархун купил.

— Ну-у-у, какой кчуч без перца… — насмешливо протянул я, заглядывая в этот самый горшочек, что, впрочем, не помешало мне уничтожить его содержимое в один присест. Съел бы ещё, но Тимоха их всего три сделал, и надо Степе оставить.

Стук в калитку. Посылаю Тимоху — моего повара-конюха-прислугу — три в одном, так сказать. Оказалось, на телеге из магазина доставили постельное бельё, перину, какой-то столик, два подсвечника и ещё кучу всякой ненужной мелочи: салфетки, подушечки, резные штуковины, у которых, подозреваю, нет никакой функции, кроме как собирать пыль.

Потратился, видно, Стёпа под ноль. Ничего, если надо, я долгану парню немного на карманные расходы. А кормить его — мы прокормим.

Однако самого Стёпы не было. Всё это добро вручил какой-то хмурый приказчик из лавки. Тимоха, сокрушаясь о тяжкой доле крепостных и пыхтя как самовар, по одному волокёт вещи наверх.

Я же, воспользовавшись моментом безделья, открываю бутылочку рому. А напиток — хорош: ароматный, мягкий. Пожалуй, прикуплю ещё несколько бутылок.

— А вот и я! — раздался бодрый голос с улицы.

Выглядываю в окно. Бог ты мой… Ну и видок у парня!

Глава 22

Он же в стельку бухой! И когда успел нарезаться, и главное — с кем⁈ Вид у него, мягко говоря, непраздничный: кафтан измят и испачкан чем-то подозрительно липким, головной убор потерян, ещё и губа разбита!

Батюшки святы. Да он же алкаш! Какое там «жить вместе»? Тут бы месяц перетерпеть, который обещан был.

— Леша!!! — радостно замычал мой новый жилец, увидев меня, и добавил на каком-то неведомом наречии:

— Марты будур терма!

А может, это он по-русски пытался чего сказать?

В этот момент Тимоха, наблюдавший с крыльца всю сцену, выразительно покрутил пальцем у виска.

— Проводи его наверх, — распорядился я своему крепостному.

— Положил его на перину новую, а он даже сапоги не снял — уснул! — вернувшись, докладывает Тимоха возмущенно. — Чую, изгадит покупку. Хотел сам сапоги стянуть — дак пинается, зараза!

— Да черт с ним, сам пусть за собой ухаживает, — раздражаюсь на в общем-то житейские вещи я.

Утром Евстигней с задумчивым видом рассматривает в маленькое зеркальце, кое обнаружилось в его личных вещах, свою помятую физиономию. Осторожно пальцем трогает разбитую губу и, поморщившись, спрашивает:

— А кто меня бил вчера?..

— Не знаю, наверное, тот, с кем ты пил, — предполагаю я. — Или ты на меня подумал?

— Нет, что ты⁈ — в неподдельном ужасе восклицает он. — Ты человек в высшей степени благородный! Пример с тебя брать — и мне, и другим надобно!

— Но и приятели мои не могли… — продолжил он, всматриваясь в зеркало с таким тщанием, будто пытался опознать нападавшего по ссадине. — Гусары давешние, ну ты знакомился с ними… Люди культурные.

И, не дождавшись от меня других предположений, продолжил рассуждать вслух:

— Я купил все нужные вещи… Наказал их доставить. И у меня ещё рубль остался! Дай, думаю вина выпью… ведь за жильё не надо платить, доживу до жалования, дай бог!

— Бог, положим, даст. Да и я помогу ежели чего. Но ты сильно пьян был, разве можно так напиваться на рубль!

— Можно! — с убеждением ответил Степа. — А потом в кабак пришёл мой дальний родственник, поручик…

— И всё опошлил? — шучу я.

— Нет, мы посидели и пошли в другую ресторацию. — Степа задумчиво качнул головой. — Там ещё были гусары… но я уже ничего не помню. Эх, нельзя мне столько пить! Я, когда выпью, на любую дурь способен бываю.

— Дом-то, надеюсь, не подожжёшь? — опять шучу я.

— Нет, что ты! — всполошился Стёпа, искренне, почти обиженно. — Хотя, признаться, как-то… сарай у господ Мышкиных сжёг. Иль не сарай — амбар, может… А ещё — стог сена у помещика Дубицкого… Но то, ей-богу, по нужде! Зябко было, вот я и развёл костерок. Всего-то!

Беда. Отопления-то у меня на втором этаже нет, и летом, особенно ночью, бывает и холодно.

— Ладно, выздоравливай, — говорю. — Слуга мой уж с утра с базару квасу принёс, да пирожков… не знаю, с чем. Любишь пирожки-то? С ливером, скажем. Или с котятами?..

— Бэээ! — только и выдал Стёпа, пулей вылетев из комнаты.

Экий впечатлительный. А я что-то с утра разбалагурился… Так. Чем бы заняться? Наверное, пройдусь по аптекам — поищу нефть белую.

— Опять ноги бить будешь? — буркнул Тимоха, заметив, что я собираюсь на улицу.

— Да карета наша… громоздкая и неповоротливая, — вздохнул я. — Думаю, не взять ли пролётку попроще, для поездок по делам. Только вот что с каретой делать? Куда её теперь девать?