Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

Но главное — в той, что надо мной, есть балкон. Вернее, веранда — не выступающая наружу, а встроенная в объём комнаты. Метра четыре на полтора, с тонкими перегородками и застеклённая по всему периметру. Выглядит уютно, по-домашнему. Прямо просится туда чайный столик с самоваром.

Балкон глядит прямиком на улицу Никольскую. И вид с него открывается чудесный, хоть ветви деревьев немного и заслоняют перспективу. Сидеть бы тут по утрам, пить чай, да рассматривать шествующих по улице плебеев и аристократов.

Но и это — не главное. Большая комната оказалась… вся изрисована. На дощатых стенах — картины, да такие, что рука не поднимается их перекрасить. Видно, жил тут кто-то с душой и богатой фантазией, кто, быть может, и не художником промышлял, но талант имел — это уж точно.

Вот — конь на дыбах, в грозовом небе; вот — луг с озером, словно из сказочного сна; вот — степь бескрайняя. И вдруг, как из иного мира — величественный крылатый серафим…

— Ну разве не красота? — шепчет сзади Тимоха. — Жаль, зимой тут не поживёшь — стенки тонкие, печки нет. Но зато вон чуланчик есть… и комнатка вроде как подмывочная.

Разумеется, ни гвоздя, ни крючка не было — всё подчистую вынесли. Только на балкончике имелась небольшая скамейка, которая, по всему видно, была намертво прибита. Раз не унесли.

Ей-богу, сам бы тут жил. И даже не из-за картин — а просто хорошо тут сидеть и смотреть на улицу, на людей, на жизнь… Ну да пусть поживёт Евстигней, хоть с месячишко. А я пока погляжу, будет ли толк от моего потенциального научного бизнес-консультанта. Если будет — не прогадал, а нет — так и комнатка освободится.

— Лампы — это ведь, Алексей, вещь статусная. Для показу. А зачем она, скажи на милость? — рассуждает Евстигней. — Сколько, думаешь, стоит пуд сальных свечей? Тринадцать рубликов ассигнациями всего. Так они и горят исправно, и народ к ним привычный. А твоя лампа — диковина, и черному люду не по карману будет. А у богатых свой резон — чтоб не хуже, чем у других, да по-модному. Вот и берут. Но сколько у нас таких богатых-то?

— В Москве — много, — вяло возражаю я, глядя в окно на проезжающие одна за другой пролетки по Никольской.

Сидим мы в небольшой кондитерской, что в двух шагах от моего дома. Место уютное, хоть и с облупленной вывеской, зато кофе приличный и богатый выбор сладостей. Остро пахнет ванилью и карамелью. Пришли мы сюда вдвоём, Тимоху оставили на хозяйстве — тот обещал гуся к ужину зажарить.

— Да ты не понимаешь, как это удобно! Все! Все будут покупать такие лампы! Миллионы покупателей! — с жаром доказываю я, припоминая победное шествие керосина, а потом и нефти, по миру.

— А где ты столько белой нефти возьмёшь? — невозмутимо парирует Евстигней. — Все эти твои… миллионы крестьян — где они её покупать будут? В лавке у аптекаря, что ли?

— Ну это… ты ж сам баял про смолекуров в Моздоке. А ещё Баку есть… Будет спрос — начнут добывать! Народ у нас, когда дело касается наживы, предприимчивый.

— Ну хорошо, — сдаётся собеседник. — Чем смогу — помогу. Правда, я не очень-то в химии подкован, но есть у меня один знакомец… весьма учёный человек. Может, он и подскажет.

Знакомец его — не кто-нибудь, а профессор химии и технологии в самом Московском университете. Фамилия — Чернояров. Мне она ни о чём не говорит. Но раз профессор, да ещё и в столице — то, надо думать, в химии он шарит.

Засобирались домой. Взяли с собой пирожных, да сахару-песку, фунт которого нынче идёт по двадцать пять копеек серебром — и не сказать, чтоб дёшево, но и не дерут цену. А ещё прихватили две бутылки рома. В каждой, сказали, по кварте. Это, если на глаз, литра полтора выйдет. И всего-то — тридцать копеек за бутылку.

А вино, я тут вижу, дорогое — по пятере идёт. И на сколько той бутылки хватит? Это ж не питьё будет, а так… Как говаривал герой Савелия Крамарова: «Не мне вам рассказывать — тьфу, щекотание в горле!»

По пути домой зашли в книжную лавку. Евстигней сразу бросился к новинкам. Стоит, читает — губами шевелит, будто молитву шепчет. При этом вид имеет человека, оторванного от всего земного. Я же прикупил банку чернил за полтинник и пачку бумаги за тридцать копеек. Хоть мне они и без надобности. Ну, не стихи же, право, писать? А вот мой приятель в редкую книжку вцепился, и сейчас, вижу, отчаянно торгуется с хозяином лавки.

Ну кто так делает? Сразу видно — вещь для Евстигнея эта нужная. Так надо было наоборот — сделать вид, будто мимо шёл и так, ради забавы, заглянул в лавку. Тогда и скидку выбить легче было бы.

Подхожу к приятелю. Интересно, что он там нашёл? Хм… нечто вроде словаря — «Новый сокращённый лексикон французский с российским».

— Дай-ка… — протягиваю руку, и Евстигней нехотя расстаётся со своим сокровищем.

— «Изданный И. Новиковым, французского и российского языка аттестованным учителем. Москва, в типографии Кряжева, Готье и Мей, 1802…» — читаю вслух и, якобы вспомнив, радостно восклицаю: — Дружище, да у меня же есть такая! В имении лежит, правда, но к осени могу привезти. Потерпи, зачем деньги тратить? Я тебе её подарю.

Взгляд книжного торговца был таким, будто меня ошпарили кипятком и посулили смертные муки. Но он — мещанин, а я, извините, дворянин с родословной, потому в ответ смотрю дерзко.

— Да и вон тут, с края, пятно, — продолжаю дожимать торгаша. — А у меня — чистенькая. Муха не иплась!

Пацанёнок лет десяти, очевидно прислуживающий в лавке и стоящий рядом, заржал, оценив мой казарменный юмор.

— Не шутишь? — изумился Евстигней, пытаясь заглянуть мне в глаза.

— Пошли! Точно тебе говорю — один в один экземпляр. У меня, сам знаешь, с французским всё très bien, вот и лежит без надобности.

Последнюю фразу я нарочно выдал на языке Бонапарта, чтоб и у книготорговца, и у друга все сомнения отпали.

— Ну, идём, — немного сгорбившись и, бросив последний жалостливый взгляд на книгу, согласился Евстигней.

— Стойте! — окликнул нас приказчик уже у самой двери. — Отдам за пять рублей!

— За три, — моментально среагировал во мне расчетливый Герман Карлович.

— Не могу, уважаемый, — сник торгаш.

— Ладно, чёрт с тобой, давай, — вздыхаю, как будто ломаясь, я и выразительно смотрю на приятеля, который уже стоит с ассигнацией в руке.

А на деле-то я именно на эту скидку и рассчитывал. Если б хозяин лавки не уступил — всё равно бы купил, хоть за пятнадцать, как просили сначала. Только не сейчас, а позже. Тимоху бы в лавку послал, а потом Евстигнею сказал, что, мол, оказывается, я всё же захватил издание «из деревни».

Не то чтобы я был щедр — пятнадцать рублей тоже деньги, особенно когда они тают, как воск на солнце. Просто… хочу привязать к себе парня.

Дело в том, что пока мы сидели в кофейне, я успел выяснить, что у Евстигнея здесь много знакомых. Окончил он гимназию в Петербурге, а почти половина его товарищей уже осела тут, в Москве. И каждый на каком-нибудь важном посту — от канцелярии до надзора. Как сказал Урядов, он планирует всех навестить.

А ещё… есть у него парочка знакомых актрис. Одну, между прочим, он мне ангажировал, вторую, думаю, сам себе приберёг.

Так что, если подумать — за полезные связи пятнадцать рублей — это не трата, а вложение с перспективой.

— Но позволь… а зачем же купили? — удивился Урядов, уже после того как мы покинули книжную лавку. — Она же у тебя есть! Коли уж не нужна — так свою и продал бы мне, а вторая-то зачем?

— Ты что, не понял? Я его обманул! — отвечаю, усмехаясь. — Нет у меня никакой книги. Я сделал вид, что нам товар и даром не нужен — вот торговец и сбросил до честной цены.

— Гениально! — воскликнул Евстигней, любовно поглаживая корешок книги. — Вот откуда у вас, у деревенских, столько… смекалки⁈

Гм… Это он мне сейчас комплимент сделал… или деревенщиной обозвал?

Тут мой взгляд зацепился за вывеску на доме, мимо которого мы проходили: «Оружейная лавка. Лучшие пистоли в Москве».

Хороший пистоль мне бы не помешал. Имеющийся — древность неимоверная, и зарядить его быстро не получится. А если, не дай Бог, опять полезут грабители, как той ночью?