Спартачок. Двадцать дней войны (СИ) - Журавлев Владимир А.

— Нас не надо жалеть, ведь и мы никого б не жалели, когда шли Украиной и над Бугом взрывали мосты, — прозвучал голос Грошева.

— А полностью? — хрипло спросил майор. — Это ведь стихи из тех миров, где Древнерусь воюет с империей, да?

— Вообще-то нет, — усмехнулся Грошев. — Вторая мировая, Гудзенко. Семен.

Нас не нужно жалеть,

ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашим комбатом,

как пред господом богом, чисты.

На живых порыжели

от крови и глины шинели,

на могилах у мёртвых

расцвели голубые цветы…

Оно длинное, если полностью. Но хватает первых строчек, чтоб осознать. Да и в принципе любых строчек.

— Давай, — угрюмо бросил майор.

— Это наша судьба,

это с ней мы ругались и пели,

подымались в атаку

и рвали над Бугом мосты.

…Нас не нужно жалеть,

ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией

и в трудное время чисты, —

задумчиво процитировал Грошев. — Но знаешь, в чем-то ты прав. Эти строки были символом и той войны. В самом ее конце.

— Давай вернемся к нашим баранам, — хмуро решил майор. — Расставим все точки над умлаут, как у нас говорят. Чтоб больше вопросов не возникало. Коммуняка, скажи честно — почему именно за нас воюешь, убиваешь? Тебе ведь без разницы, что за нас, что за туранцев?

— Не скажи, — усмехнулся Грошев. — Тут как раз тот редкий случай, когда все просто и ясно. Империя разваливается, сами видите. А когда разваливаются империи, народы начинают обособляться. Говоря простыми словами — режут иноверцев и нетитульные нации. Это правило без исключений. А я — русский. В это время мне место только в России и вместе с Россией, хочу я того или нет. В Туране — только в качестве предателя.

— Врешь ведь, — сердито сказал замполит. — Даже у нас в роте — вон, Булат! Воюет за Россию получше многих!

— Так и кыпчаки воевали, — неприятно усмехнулся Грошев. — Пока Россия не ослабела. Но вот проиграем и эту войну, и посмотрим тогда, какие обиды и счеты предъявит Булат тем, с кем вчера воевал в одном окопе. Не верится? На кыпчаков посмотри. Еще вчера были нам братьями не-разлей-вода. Еще вопросы есть?

— А нету! — беспечно сказал майор и с удовольствием закинул руки за голову. — Давай лучше про баб? А то Замполлитра посмотрит-посмотрит да и сдаст нас за разговорчики в особый отдел. Его терпение уже на исходе, отсюда вижу! Скажи — у тебя жена есть? Как их вообще в вашем коммунизме выбирают?

— Есть, — улыбнулся Грошев. — Хотя не рекомендовано — ни жена, ни семья. Я же творец. У меня мои иллюзорные миры все внимание забирают. Я, честно говоря, очень долго не представлял, зачем мне ежедневно женщина в доме и о чем с ней вообще говорить.

— Как это зачем⁈ — возбудился майор. — Хочешь, я тебе не сползая с места перечислю минимум пять способов употребления женщины в доме?

— С ЭТИМ делом у нас вопрос решен, я же говорил, — улыбнулся Грошев. — Именно для ЭТОГО жена не требуется. Ну, я так считал. А потом как-то пошел на Фестиваль… м-да. Вы ж снова не поймете. Фестиваль — это праздник такой…

— Да мы знаем, не дураки, — заметил майор. — И даже сами фестивалили. На выпуске из училища, к примеру.

— … праздник, на котором знакомятся. Собственно, он для того и предназначен, а не для пьянок, как у вас. Я-то обычно там актрис себе искал. У меня так странно вывернуто в голове, что сначала ищу актрис, а потом уже под них рождается спектакль. Вот так дурацки работает моя «волшебная флейта». Ну и в тот раз тоже –ходил, всматривался, вслушивался. А она подошла сама. Аполлония.

— Красивое имя, — одобрил майор. — Но редкое. Давай дальше.

— Аполлония. Она и сама — редкость. Потому что маленькая, по-настоящему маленькая. А у нас так не бывает. Понятно, что рост у всех разный, но с карликовостью мы все же давно справились, питание выше всяческих похвал, двигаемся и вообще живем изо всех сил, так что норма у нас где-то возле двух метров. А тут стоит настоящая Дюймовочка. Правда, сложена так, что сразу тянет взять ее за руку и увести. Ну, я и взял. И словно молния ударила. Понял, что больше не отпущу. Ну и она поняла примерно то же самое, потому что дошли до дома, практически не разговаривая. Зачем, если и так все ясно? Настолько ошалел, что даже индекс не просил, хотя она ну совсем юно выглядела…

— И? — с жадным любопытством подбодрил майор. — Малолетка?

— Не, повезло, — криво усмехнулся Грошев. — Уже имела право на семью. Так что она пришла и осталась. И прожила со мной тридцать лет. А у нас вообще-то семьи не так уж часто встречаются. Чтоб жить душа в душу — это очень особые качества требуются от обоих, а у меня душа… ну, она есть, конечно, но стоит заиграть «волшебной флейте», и ее как не бывало. А с Аполлонией тем не менее получилось жить душа в душу. Как — черт его знает, мистика какая-то. Я же обидчив, как все творцы. А как она потешалась над моей «волшебной флейтой» и ее размерами — воспоминания и то бесят! Гонялся за ней по всему дому, ловил… в общем, жили душа в душу. Хотя не верилось в такое счастье. Даже как-то подумал — да ну нафиг! Не может такого быть! Притворяется! А кто у нас может притворяться годами? Только проникновенцы с Азии-3, кто ж еще. Я против них и работал тогда. Взял и проверил ее специальной программой, дебил…

— Узнала, и вы разругались на всю жизнь? — сочувственно предположил замполит, явно вспомнив о чем-то своем.

— Не. Ее программа не пропустила. Стоял и смотрел, как дебил, на результаты. И не знал, что делать. Молодой был, принципиальный… идиот. Хорошо, догадался открыть ее личный профиль. Оказалось — она действительно с Азии-3. Переселенка.

— Ага, все же к вам можно попасть! — с удовольствием констатировал майор.

— Крайне редко, — покачал головой Грошев. — Слишком многое должно сойтись в одной точке. И чтоб претендент к нам стремился, и чтоб соответствовал. И чтобы попался на глаза нашим разведчикам, а их в мирах Веера вообще-то ничтожно мало. Аполлония — одна из редких счастливиц.

— А потом? Ты не мнись, рассказывай! Дети у вас были?

— Потом был срыв заброски, — хмуро сказал Грошев. — Теперь я здесь, она там.

— Па-адумаешь! — беспечно сказал майор. — Ну, повоюешь немножко. А потом тебя спасут. Если я правильно понимаю коммуняк — они точно своих не бросают!

— И что это изменит? — буркнул Грошев. — Я же вернусь в этом теле. А любовь от физических контактов очень сильно зависит, это мы точно выяснили. И вот этот Спартак — совсем не тот человек, которого полюбила Аполлония. Такие вот дела.

— Оп-па! — изумился майор. — А как же «душа в душу»⁈

— А где, по-твоему, находится душа? — рассердился Грошев. — В эфире, что ли⁈

— А я не знаю, — хладнокровно сказал майор. — Но говоришь ты поганые мысли. То есть, если Замполлитра вернется домой без ноги — его жена вправе отвернуться? Типа, она не такого полюбила⁈

— Как — без ноги⁈ — всполошился замполит. — Серега, ну тебя на кун с твоими предположениями!

— Значит, так оно и есть, если даже замполит матерится, — глубокомысленно заключил майор. — Чует наш Замполлитра, что без ноги он не совсем тот бравый капитан, которого окрутила деловая женушка… а без двух ног так и совсем…

— Серега!

— Молчать, «фишка» вызывает! — цыкнул майор и потянулся к рации.

Послушал, хмыкнул — и рывком подскочил. Подхватил просохшие носки, стремительно обулся, поправил форму, а на вопросительный взгляд замполита объяснил коротко:

— Начальство из полка прибыло.

Замполит охнул и исчез за формой. Грошев проводил его равнодушным взглядом и спокойно улегся на освободившееся место.

Вошедший подполковник оглядел помещение колючим злым взглядом. Солдаты неохотно оборачивались, подтягивались, изображали что-то вроде уставной стойки. Блестели мокрые голые животы, кто-то в соседней комнате загибал грязными матами. Майор стоял навытяжку с оловянными глазами.