Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

— Алексею заниматься и словесностью! — четко и уверенно возразил Коченовский.

— Да-с, Саша, факультет философии близок факультету словесных наук! — поддержал всех и Гриша, а мне шепнул на ушко:

— Вместе будем учиться! Я, правда, уже год отмучился… А ты, Алексей, что намерен делать сегодня вечером? Неплохо бы вина испить…

— Ну, угости, — ответил я так, как отвечал Остапу Бендеру ушлый дворник, слабо разбирающийся в классовой структуре общества. — Шучу! Есть у меня рублики. И карета у входа ждёт!

Глава 16

Закончив дела в Обществе любителей букв и рифм, я почувствовал потребность перейти к чему-то более земному. В смысле — к тарелке и рюмке. На голодный желудок стихи не пишутся, даже если ты Пушкин, а я, как вы понимаете, не он.

— Ты не смотри, что Сашка такой важный! Он настоящий дворянин и человек слова! У них в семье полторы тыщи душ в трёх имениях… Меня сколько раз угощал: и стерлядью, и ананасами, — с горячностью убеждал взять с собой Козлова мой новый приятель Григорий.

Вид у них действительно разный. Лоска в Сашке — хоть отбавляй, чисто денди. А Гриша… ну, не сказать, что оборванец, но одет явно не по моде. Хорошо, хоть дырками и заплатками не сверкает — эпоха моды на рванину ещё в далёком будущем, и Гришка точно не доживёт до того времени, когда дизайнеры придумают джинсы со сверкающими коленками.

Отсюда делаю вывод, что Гриша беден, а Саня богат и щедр, вот и хочется небогатому Благословскому набрать вистов у благодетеля.

Плюнуть и уехать одному?

— Да полно, чего ради он нам надобен? Деньги имеются, — вяло возражаю я, думая, что не такая уж и хорошая идея бухать с местными.

Я и один нажраться сумею. А если нет — так, вон Тимоха, мой проверенный товарищ, всегда подставит плечо… ну, или рюмку. Но, как говорится, раз уж сказал «А», изволь сказать и «Б».

— Ну что ж, зови! — нехотя соглашаюсь я.

— Сей момент! — кивает Гриша.

Сидим мы в заведении на удивление довольно приличном. Здесь даже сцена имеется, в одном углу которой цыгане бренчат на гитарах что-то неразборчивое, а в другом — жонглёр то ли с яблоками, то ли с бутафорскими черепами. Издалека не разберешь. Между ними вертится ловкий фокусник, а в центре сцены выделывает свои пируэты пожилая, густо напомаженная гимнастка. Уверен, нетрезвая. Хотя, может, и просто вдохновлённая.

Публики пока немного, но чувствуется, что к вечеру тут будет аншлаг. Краем уха слышал, что ожидается некая «Зизи», которую все знают и любят. Все, кроме меня. Мне, откровенно говоря, фиолетово. У меня цель другая — пожрать и не вляпаться в какую-нибудь историю.

— У нас в Императорском университете сословия представлены самые разные… — степенно поясняет Саня.

После третьей рюмки мы с ним свой топор войны зарыли. А то, что он Козлов… Видал и похуже козлов!

— Купцы… это понятно, — вставляю я с умным видом. — Особенно первой и второй гильдий. А вот мещане имеются? Разночинцы?

«Разночинцы»… Интересно: это слово уже есть или я сейчас культурно спалился? Впрочем, мои собутыльники термин проглотили.

— Случаются. Таковых направляют на медицинский факультет, реже — на отделение словесных наук, — подал голос Гриша.

— Духовенство же у нас ещё, — добавляет Козлов. — Множество воспитанников семинарий, коих родители не желают оставлять на духовном поприще.

— А девицы? — невинно осведомился я.

— Ха-ха-ха! — загоготали мои собутыльники в унисон, хлопая себя по коленям.

Я, стало быть, вроде как пошутил с их точки зрения.

— Женское высшее?.. — переспросил Гриша, утирая слезу. — Извольте, это ж как смешить публику в театре! Учение — не дело бабьего ума.

Ну, нет сейчас в России женского высшего образования! И не предвидится в ближайшее время. Впрочем, как по мне, то это и правильно.

— Жюльен, мсье. Как изволите предпочитать — под соусом макафрэ, — услужливо склонился над Козловым молодой половой.

Половой, официант… да какая, в сущности, разница? Я, честно говоря, всегда подзываю их по-простому: «эй, ты!» или, в особо культурном настроении — «человек»! Почки один раз! А то ещё подумают, что ты им чем обязан.

Парнишка явно выделяет Козлова. Голос мягче, движения плавнее, даже салфетку ему с поклоном подаёт. Похоже, Саня тут завсегдатай и особо почетный клиент.

Наш ресторан, носящий поэтичное имя «Морская душа», несмотря на название, предлагает в основном мясные блюда. Я лично заказал запечённую говядину, подаваемую тонко нарезанной, в подливке из мадеры и телячьего бульона. Гарниром шёл жареный картофель, благо в меню он был. Объедение, скажу я вам! Остальные варианты звучали как угроза: тушёная чечевица, пюре из репы и брюквы, лапша домашняя, перловка с маслом… Всё это, возможно, и вкусно, но моё сердце просило именно картошечки.

Картошка, кстати, в это время ещё не везде и не у всех. Продукт, можно сказать, деликатесный. Похоже, народ всё ещё с недоверием относится к «дьявольскому яблоку».

Кларет, бордо, рейнвейн — такой выбор вин нам предложили. Совместным решением взяли две бутылки бордо. Пока. А потом, конечно, стоит повысить градус: ром, мадера, водка с местного завода — это уже из крепких напитков. Хочу вот ром попробовать.

— Есть тут одно местечко неподалёку, но… «Устав благочиния» не велит! Да и караул ночной ныне больно ревностен — бдят, — на мой вопрос о женщинах легкого поведения отвечает опытный Саня.

Осторожными расспросами я выяснил, что в данный момент проституция вне закона, а предыдущий император вообще московских блудниц велел ссылать на иркутские фабрики. Ну, тех, кого поймают. Правда, ловят далеко не всех, и места, где можно удовлетворить такого рода потребности, по-прежнему существуют.

Самое безопасное — взять содержанку. Актриса либо балетная ученица — идеальный выбор: и на людях смотрится благопристойно, и ни к чему не обязывает.

Хотя, по словам Сани (а я, признаться, ему верю — говорит он явно со знанием дела), основной рынок — это крестьянки, солдатские вдовы и прочие неимущие. И расценки на них очень даже конкретные. Ночь с такой барышней — рубль-два ассигнациями. А вот хорошая содержанка уже от двадцати в месяц будет стоить — почти столько, сколько зарабатывает чиновник невысокого ранга. Накладно, однако.

Ладно, про актрисок я и сам знал, а лезть экономии ради в разные злачные места и так не собирался. Спросил просто из интереса, и парни, выпив, охотно просветили: кто с кем, почём, и как обойти патруль, если очень уж невтерпёж.

Под действием алкоголя и разговора в голове у меня неожиданно всплыл один пункт из этого самого «Устава благонравия»: «Не чини ближнему, чего сам терпеть не можешь».

Забавный и, прямо скажем, спорный пунктик. Особенно если учесть, сколько здесь чинят друг другу, и вовсе не из благих намерений.

— Алексей, стало быть, ты владеешь имением? — интересуется между делом Козлов. — Что же имеется занятного в ваших краях? Ну, кроме охоты, разумеется.

Вопрос вроде бы и вежливым тоном задан, но только слышу в словах Сашки какое-то пренебрежение, что ли, типа: «Ну, расскажи нам, деревенщина, чем вы там скотину развлекаете?»

— Храм у нас недавно воздвигли, — ровно произнес я, пожав плечами. — Хотя, полагаю, такое вас, москвичей, вряд ли удивит. Больше, пожалуй, и не сыщется у нас диковин. Всё просто: земля, пашня, крестьяне…

И всё это прозвучало бы как оправдание, если бы не мой тон. Он был спокойный и слегка скучающий.

— А вот у Сашки в имении есть и театр, и даже типография своя! — похвастался другом Гриша.

— Театр из крепостных — то мамина затея, — отозвался Сашка. — А типография досталось нам за долги от одного знакомого. Вначале баловались, как заимели. Пару альманахов напечатали… А с прошлого года стоит. Пылится.

— Театр, положим, баловство, — покачал я головой, — но вот типография… Разве не жаль, что столь полезная техника простаивает? Как она выглядит-то, если не секрет?

Козлов удивлённо приподнял бровь, будто не ожидал интереса костромского поэта к подобным вещам.