Беззаветные охотники (СИ) - "Greko"

Странно слышать подобное о женщине, чье имя станет нарицательным для целой эпохи ханжества и лицемерия. Похоже, нас ждут веселые деньки!

Мы заказали еще бренди. Разомлевший Гудсон решился на откровения.

— А ведь я был в Константинополе, когда вы познакомились с Урквартом. Лишь случайность помешала нам встретиться.

— Вот о ком говорил мне Стюарт, намекая на важное лицо из Лондона!

— Что было, то прошло. Ныне многое переменилось.

— Дауд-бей нынче не в чести?

— О, он яростный враг лорда Палмерстона. Урквартисты! Дэвид собрал толпу единомышленников и хочет баллотироваться в парламент, чтобы бороться за свои идеи.

— Но ныне вы его не поддерживаете, — уточнил я, не спрашивая, но утверждая.

— Политика меняется. Черкесия — отыгранная карта, чего никак не хочет признать наш возмутитель спокойствия из Шотландии. До поры, до времени проект независимой Черкесии решено отправить на дальнюю полку в шкафу.

Я внимательно посмотрел на Гудсона. Можно ли считать его слова официальным заявлением? Англичане решили свернуть свою активность на Кавказе? Или это всего лишь любезность в преддверии визита Цесаревича?

— Ныне на повестке дня куда более важные вопросы, — продолжил Джемс, поигрывая бокалом с бренди и разглядывая маслянистые узоры на его стенках. — Египетский кризис — вот что важно! Мы накануне судьбоносных событий и не желаем повторить ошибки, приведшие к заключению Ункяр-Искелесийского договора.

«Кажется, в международных отношениях подобное называется зондаж».

— Мистер Гудсон, я всего лишь переводчик. Не дипломат. Но я донесу до делегации ваши слова.

Гудсон удовлетворённо кивнул.

— Как поживают мои друзья, мистер Спенсер и негоциант Белл?

— Писатели! — небрежно ответил секретарь.

— И Белл? — удивился я.

— Да! Представьте себе, он готовит публикацию своих черкесских дневников.

— Он в Лондоне? — как можно нейтральнее спросил я.

— Мне это неизвестно. Возможно, уехал на родину.

— Ваше здоровье!

Я отсалютовал бокалом.

Мы выпили. Я пригубил кофе из чашки и слегка сморщился.

— Отличный бренди! И посредственный кофе.

— Лондонцы боготворят кофе, но варить его не умеют, — согласился Гудсон. — Эпоха славных кофеен почти в прошлом. Осталось немного действительно достойных мест.

— Кстати, о местах! Дорогой мистер Гудсон, подскажите мне, куда повести мою заскучавшую супругу? Столичные нечистоты отбивают охоту к прогулкам. Даже по магазинам!

— Я понимаю… Что ж, учитывая обстоятельства нашей встречи… Je fis un pas de clerc qui serait inexcusable[1]. Во искупление позвольте пригласить вас завтра на прогулку в экипаже в Гайд-парке.

… Конные прогулки в Гайд-Парке были одним из светских развлечений Лондона. В сезон, то есть между Пасхой и августом, начиная с 17–30, туда съезжались все, кто имел свой выезд. Изящная коляска Гудсона, не иначе как одолженная из королевских конюшен, мягко катила по парковым дорожкам вместе с сотней подобных экипажей и всадников, предпочитавших передвигаться верхом. Мягко светило солнце. Зеленели стриженные газоны, на которых в обществе женщин в шелках, кринолинах и кружевах паслись коровы, овцы и козы. Мы наслаждались удачной погодой и с интересом разглядывали кавалькады, в которых встречались и леди разных возрастов — от преисполненных достоинства почтенных матрон до юных наездниц, лихо рысивших под кронами деревьев. Раскланялись на Роттен-роу с медленно трусившим на гнедом скакуне герцогом Веллингтоном. Удивились толпам, спешившим искупаться в озере Серпантин.

— Даже в зимнее время находятся любители подобных процедур, — поведал нам Гудсон. — Они покупают порох у прачек и взрывают лед, чтобы добраться до воды.

— Немудрено! В Темзу полезет разве что сумасшедший!

— Мы и пьем растворенные фекалии, — фыркнул Джемс, ничуть не обескураженный моим замечанием. — Впрочем, пиво — отличная замена воде. Вот почему мы его выбираем!

— Уверен, сэр, — вежливо ответил я, — английские предприимчивость и настойчивость сумеют победить все трудности переходного периода!

Я не лукавил, не кривил душой, хотя Гудсон, наверняка, воспринял мои слова как пример дипломатичности. В отличие от моих русских знакомых, англофобов, для которых сам воздух Лондона XXI века казался враждебным, мне нравился этот город. С его удивительной энергией, выгодно отличавший его от старушки-Европы. С его стилем и преданностью традициям. С его комфортом. В будущем нынешний Лондон-клоака превратится в город для людей[2].

Мои размышления прервала Тамара. Она спросила Гудсона на французском, указав на вереницу нарядных одноместных экипажей:

— Кто все эти дамы, увешанные драгоценностями и столь дорого одетые? Я никогда не видела, чтобы женщина сама правила коляской, запряженной пони.

Секретарь королевы закашлял.

— Дорогой господин Варваци! Ваша супруга не понимает английского? — я отрицательно покачал головой. — Не уверен, что прилично посвящать леди в столь пикантные обстоятельства. Это дамы полусвета, чья такса начинается от 25 фунтов за двадцать минут.

Я крякнул. Я точно в викторианской Англии? Задумался, как объяснить Тамаре.

— Любимая, перед тобой удивительная загадка. Чем больше на даме, которую ты видишь, драгоценностей, тем ниже ее социальная ответственность.

— Ты не можешь проще изъясняться?

— Проще говоря, это элитные проститутки!

Тамара покраснела и сердито отвернулась, делая вид, что ее заинтересовала беснующаяся толпа, внимавшая спикеру, который выкрикивал:

— Берите горящую головню и… поджигайте дворцы!

— Чартисты! — с негодованием воскликнул Гудсон. — Смутьяны и революционеры!

Уголок оратора еще не был создан и группы митингующих собирались где попало. Рядом с оравой из сердитых мужчин в рабочих блузах расположилось собрание солидных джентльменов в цилиндрах и с тростями, которыми они потрясали. Они внимательно слушали, как выступал мой старый знакомый с взглядом горящим. Дэвид Уркварт собственной персоной!

— В то время, как генерал Перовский собирает орду казаков, чтобы обрушиться на Хиву, правительство, подкупленное русскими, занимается фальсификацией документов!

— Узнали? — кивнул на него Гудсон. — Вот кого следует нам опасаться, а не поляков во время пребывания Его Высочества в Лондоне.

Я не ответил. В толпе урквартистов я увидел Эдмонда. Он тоже заметил меня. Не подавая виду, что узнал нас с Тамарой, он скрылся за спинами участников митинга. Через несколько минут, когда мы почти проехали сборище палмерстонофобов, я увидел человека с рекламным щитом на груди. К доске было прикреплено небрежно начертанное крупными буквами объявление: «Клуб лжецов» приглашает своих кунаков в паб The Hung Drawn And Quartered 20 мая в 18−00'. Нетрудно было догадаться, что приглашение в зловещий паб, названный «Повешенные и четвертованные», предназначено для меня. Ох уж, этот английский юмор!

[1] (фр.) — Я сделал оплошность, которой нет оправдания.

[2] Авторы, как и с оценкой вкусовых качеств кабачка (см.: «Барочные жемчужины Новороссии»), разошлись во мнении относительно Лондона.

Глава 8

Вася. Долина Яман-су, апрель 1839 года.

Знамя газавата на Северном Кавказе поднял Кази-мулла, первый имам Дагестана. После его смерти от руки русского солдата новым имамом стал Гамзат-Бек, Он, в свою очередь, погиб в результате кровной мести аварских ханов, среди которых был известный в будущем отчаянный абрек Хаджи-Мурат. Избрали Шамиля.

Не всем он пришёлся по сердцу. Оставив ему Дагестан, в Чечню переехал наиб Кази-муллы, Ташив-хаджи, кумык родом из Эндирея. Он вступил в борьбу за звание духовного лидера ичкерийцев с другим абреком, Уды-муллой. Разгорелась междоусобная война.

Не только не было единства в стане мюридов. Не было единого мнения и среди народов Дагестана. Одни приняли власть русских, особенно, те, кто жил на равнинах. Вторые выжидали, не примыкая ни к кому. Третьи уже тайно засылали гонцов к Шамилю, впечатленные судьбой аула Миатлы.