Беззаветные охотники (СИ) - "Greko"

Этим разбродом и шатанием планировал воспользоваться Дорохов. Он рассчитывал столкнуть лбами салатаевцев с чеченцами или сторонников Ташив-ходжи с людьми погибшего Уды-муллы путем нехитрых провокаций. Но пока выжидал. Генерал Граббе хотел решить дело без крови, хотя и сомневался, что из этого выйдет что-то путное. Павел Христофорович не хотел заслужить в глазах русского общества и на Кавказе репутацию непримиримого и безжалостного военачальника. Еще в марте он отправил в Чиркей мусульманского проповедника, богослова из Казани и муфтия Омаровой секты Тифлиса Тамудджина Мустафина, поставив перед ним задачу обуздать страсти и предостеречь горцев от восстания.

На проповеди муллы в большом ауле Чиркей тысячами стекался народ. Призыв к миру находил своих приверженцев точно также, как призыв Шамиля к войне — своих. Все чувствовали, что спокойной жизни и безопасности пришел конец и боялись за свои семьи. Оставалось решить: смириться, бежать или сражаться.

— О, мусульманская умма, нашим и вашим счастьем является возможность покориться царю — храброму, щедрому и высокочтимому! — вещал муфтий. — Горе тем, кто, не разумея шариат наш, не подчиняясь великому императору, чинит кражи, разбои на дорогах и причиняет вред населению.

Намек на чеченцев был более чем прозрачен. Ташив-хаджи тут же отреагировал, прислав ответ на просьбу допустить муллу в Чечню:

— Я великий визирь имама Шамиля не советую тебе появляться в наших пределах. Если ты не глуп, должен удалиться, прежде чем тебе самому будет нанесен вред.

Таммуджин Мустафин не внял угрозе и отправился в Чечню. Его и его спутников арестовали. Пока спорили, как с ними поступить, Ташив-хаджи убил Уды-муллу и стал единовластных хозяином края. Никто более не оспаривал его звание имама Чечни. Он договорился с Шамилем о совместных действиях. Проповедника отпустил, наказав впредь не появляться.

Пришел черед летучего отряда. Обстановка соответствовала. Самое время столкнуть всех лбами! Тем более, когда чеченцы резко увеличили число набегов на Кубанскую линию и кумыкскую равнину, получив от Шамиля приказ максимально беспокоить русских, чтобы помешать их подготовке к походу.

Люди Дорохова переправились на лесистый берег через мутную Яман-су и скрылись в чащобах, оставив за спиной кумыкскую равнину. Далеко забираться в предгорья не решились. Обустроили лагерь в тайном месте, спрятав припасы. Началась рутинная партизанская работа.

Действовали разнообразно. То засаду устроят и перебьют в походе отряд налетчиков. То отгонят отару малым числом, а, когда за ними бросятся в погоню, встретят преследователей всем отрядом и, пользуясь численным преимуществом, никого не оставят в живых. То наскочат на аул и подожгут крайние сакли, бросив на отходе прихваченный с собой труп чеченца из соседнего селения. То притворятся кумыками или салатаевцами, прискакавшими мстить.

Отряд нес потери, но общий счет был за ним. Восточная Чечня забурлила. Никто не понимал, что происходит. Когда волна партизанских налетов докатилась до аула Саясан, где проживал Ташив-ходжи, он лично возглавил карательный отряд, чтобы обнаружить и уничтожить наглецов. Кто они, откуда свалились, не понятно. Русские так не воевали. Горцы могли, но зачем? Не то что пленных, следов не оставляют. Как их поймать?

Дорохов оказался прирожденным тактиком. Быстро менял направление удара. То на юге нападет на аул, то на западе набег на Линию перехватит. Заранее узнав о подходе мюридов Ташив-ходжи, увел отряд в глухой лес и дал время на отдых.

— Я доволен тобой, Вася! — похвалил Руфин Иванович Милова. — Храбро сражался! Отмечу в приказе.

Унтер Девяткин был в числе тех, кто напал на спящую в лесу группу ичкерийских воинов. Действовали нагло. Подошли к лагерю не скрываясь. Ружья в чехлах, кто мог — ответил по-чеченски «Свои» на вопрос «Кто такие?». Их пустили к кострам. Тут-то партизаны и бросились с ножами. Перерезали всех без единого выстрела. Если так дальше дело пойдет, отряд дороховских «налетов», как он окрестил своих бойцов, станут бояться и обходить стороной. Для партизанского соединения слава безжалостных отморозков дорогого стоит. Лучше любой кольчуги!

— Руфин Иванович! — обратился к командиру Вася. — Ты что все пишешь на привалах? Снова стихи сочиняешь?

— Нет! — засмеялся Дорохов. — Намечаю пути для движения Чеченского отряда. Скоро генерал Граббе двинет войска на Ташив-хожду. Шамиль думает, что самый умный. Дескать, пусть русские идут к Ахульго. А чеченцы им в тыл ударят. Только не бывать этому. Сперва Чечню замирим. Нас там не ждут. Привыкли, что мы воюем в лесном краю, когда лист опадет. Так что горцев ждет сюрприз.

— Вы думаете, что имам в курсе планов генерала?

— Не сомневаюсь! Скрыть подготовку к походу невозможно. В крепости завозят снаряжение, а лазутчиков в мирных селениях полным полна коробочка.

— Одно дело — общее понимание, что будет поход. Другое — точно знать, где будет нанесен удар.

— У Шамиля голова на плечах умная! Догадаться несложно. Да и пленных с Линии таскают. Уже, думаю, обо всем осведомлены и укрепляют свои крепости и аулы.

— Тяжело придется куринцам! — вздохнул Милов, беспокоясь за родную роту.

Хотя, по слухам, резервный батальон оставляют в Грозной, на сердце было тревожно.

— Всем, Вася, нелегко придется! Поход по горам — само по себе испытание. А когда тебя ждут орды отчаянных, тут и вовсе беда.

— Кровью умоемся! — пророчествовал унтер.

— Так на то и солдат русский, чтобы крови не бояться!

Как в воду глядели оба — и юнкер, и унтер. Достанет с лихвой людям генерала Граббе и крови, и славы.

День начала похода приближался. Дорохов приказал сворачивать лагерь и выдвигаться к Внезапной. В последних числах апреля поредевший и уставший летучий отряд прибыл в лагерь у аула Эндирей, в котором уже собрались основные силы, за исключением апшеронцев. Им предстояло нагнать Чеченский отряд, выдвинувшись из крепости Тимир-Хан-Шура.

Коста. Лондон, Сент-Мартинс-лейн — Хаймаркет, начало мая по н. ст. 1839 года.

Кто в здравом уме воспримет назначение послом в Лондон ссылкой и наказанием? Особенно, если тебе выпало представлять Россию. Как ни парадоксально, был такой дипломат. Граф Шарль-Андре Поццо ди Борго. Корсиканец и кровник Наполеона. Человек, посвятивший свою жизнь борьбе с Бонапартом и достигший всего, о чем только можно пожелать — победы над личным врагом, огромного состояния, колоссального влияния на европейскую политику и любви многих роскошных женщин[1].

Николай I его терпеть не мог. Считал, что Поццо ди Борго, прозванный на русской службе Карлом Осиповичем, ни черта не знает России, где он провел всего несколько месяцев. Не мог ему простить французской революции 1830 года, будто этот великий сын Корсики лично строил баррикады на улицах Парижа. И отправил его в 1834 году в Великобританию доживать свой век. Странный выбор с учетом того, что в Лондоне сходились основные нити мировых противоречий.

Лучшие дни блестящего дипломата остались позади. У 75-летнего старикана на уме были одни карты. Он играл со своими сотрудниками, не вылезая из здания посольства. В том самом Чешем-хаусе, о котором нам сообщил клерк по приезде.

— Палмерстон может меня промурыжить в приёмной два-три часа, чтоб, в итоге, не сообщить ни слова правды или наврать с три короба, — поведал нам посол при встрече, угостив достойным французским обедом. — Не ждите от меня какой-то помощи. Вы быстрее договоритесь со своими коллегами из Форин офис самостоятельно, чем по моей протекции.

Кудрявцев вздохнул. Он был всерьез обеспокоен не только итогами своей миссии, но и подготовкой визита Цесаревича.

— Графа в самом скором времени сменит Бутаков, — шепнул мне глава русской делегации по секрету.

— Вы играете в карты? — прохрипел граф, горбясь под тяжестью орденов, украшавших его генеральский мундир.

Узнав о нашем равнодушии к азартным играм, Поццо ди Борго потерял к нам интерес. Отпустил сразу после обеда. Мы отправились бродить по улицам Белгравии в надежде на шопинг.