Ефрем Акулов - Поиск-84: Приключения. Фантастика
Мода на анабиоз всколыхнулась в семидесятые, когда он был совсем ребенком, потом так же быстро улеглась, «слишком много трупов», по словам Питера, — и возродилась в конце девяностых на качественно новом уровне, тогда уже частные научные лаборатории могли обеспечить гарантию пробуждения; многие из имущих решили спасти свою жизнь переброской тела в будущее — непонятно, почему мы не обнаруживаем контейнеры тех времен, Питер высказал предположение, что люди тех лет допускали ошибку, перебрасываясь на слишком короткие отрезки времени, туда, где еще не было службы перемещенцев, и жесткое пробуждение их убивало — он уже познакомился с историей анабиотехники и знал, что обязан выживанием только своему богатырскому здоровью и привычке переносить боль — у другого не выдержало бы сердце.
А к идее переноса в будущее он пришел сам — именно пришел в один прекрасный день на техническую выставку, увидел между космическими боевыми ракетами и лазерными автоматами анабиоз-камеру, вспомнил, что давно уже одинок (семья погибла в автомобильной катастрофе), что ничто в этом мире его уже не интересует — и решился; постройка анабиоз-камеры как раз вернула ему интерес к жизни, по его собственному признанию, ну а пробуждение здесь, у нас — и подавно!
И вот — долгожданное будущее; встреча его удивила — а чего же ты ждал? — спросил я его, он не ответил, но чувствуется, что представления его века о нашем были не слишком радужны, — но в остальном ему понравилось, хотя особых чудес он не встретил — а какие чудеса нужны? — опять спросил я, он перечислил с десяток из фантастики его времени, пришлось напомнить, что все это есть, только в более экономичных формах, и личный бластер совсем не так необходим на улицах теперешней Москвы, как раньше.
Ну что ж, сказал он, тогда можно приступать к следующему этапу — что вы для меня подготовили? — я объяснил, что теперь ему предстоит освоить современный стиль жизни, который несколько отличается от того, что господствовал в двадцатом веке, главным образом из-за того, что полностью исчез любой подневольный труд.
Питер не удивился, очевидно, именно этого он и ждал, он лишь стал интересоваться, чем же тогда мы вообще занимаемся?!
Не могу отказать себе в удовольствии признать — я действовал профессионально, вся информация давалась пациенту ненавязчиво, по его инициативе; вот и сейчас один вопрос повлек за собой первую серию маршрутов по программе вживаемости.
Мы начали со стадионов — двух вполне хватило, обычного дворового тысяч на пятьдесят и центрального на миллион, Питер сначала особо не удивлялся — и в его время люди тысячами занимались спортом в специально оборудованных местах, но на центральном стадионе его пригласили в одну из команд сыграть матч — и ничему не удивлявшийся Питер разинул рот, обнаружив на трибунах болельщиков. Потом, впрочем, рты разевали игроки обеих команд, Питер оказался не новичком в футболе, а я объяснил ему, уже в авиэтке, что профессиональных команд сейчас почти не осталось, футбол же стал любимым развлечением самих болельщиков.
Потом мы полетели в город — первый попавшийся, случайность выбора производит основное впечатление, даже Питер задал этот стандартный вопрос — «И так везде?» — чтобы получить не менее стандартный ответ — «Кое-где получше!»; и пока Питер стоял, задрав голову, и разглядывал весь тысячеэтажный небоскреб-микрорайон, я ждал, а потом повел его по кипарисовой аллее к Центру.
Питер не понял сначала и даже переспросил — чем занимаются? как это — всем?! — но объяснять я не стал, и в самом деле, как это можно объяснить, чем занимается и что собой представляет досуговый Центр района, мы прошли еще сотню шагов, и он увидел его, совершенно уникальное здание, в котором никто не может насчитать равное количество этажей, этот плод коллективной фантазии десятков тысяч человек, этот шедевр синтетической архитектуры, давший приют миллионам идей, осуществивший Право на реализацию — он как завороженный прошел к входу и вдруг понял, что входов множество, некоторые оформлены в романтическом духе — веревочная лестница и зубчатая стена, некоторые — в рационалистическом, некоторые — в абстрактном, а вход в секцию нелинейной фантастики и вовсе выглядел голубым камнем, бесформенно выпирающим наружу.
Питер поколебался с минуту — я наблюдал, по тому, что он выберет, можно судить, пригодится ли ему хрононавтика, и направился к рационализированному входу в сектор моделирования социальных процессов; я покачал головой — нюх у этого парня почти сверхъестественный, незаменимый выйдет хрононавт, если не сорвется на испытаниях.
Впрочем, потом я качал головой по другой причине — он прилип к моделятору, наскоро научившись модельному программированию (кто-то может усмотреть в этих словах кощунство — вроде «наскоро научившись играть на скрипке»; и ошибется — Питер, как-никак, был специалистом по компьютерам в своем двадцатом веке), и начал закладывать общество за обществом, не проработав законы, начальные условия, даже не давая себе труд подтвердить результаты — словом, как ребенок увлекся абстрактной орнаментировкой.
Он оторвался от моделятора через два часа, и то только для того, чтобы обсудить результаты. Подошедший руководитель сектора Аристарх Сальт (он вообще любит ставить все по местам, такая уж манера общения) доходчиво объяснил Питеру — зря вы потратили время, полученные результаты не более чем набор типичных ошибок начинающих моделяторов, ошибок красивых, как кляксы на бумаге, из тысячи вряд ли найдется одна, хоть на что-то похожая, так что если вам понравилось, будьте добры прослушать три вводные лекции и с полмесяца постажироваться, хотя бы вон у того молодого человека с бородкой, который как раз моделирует ваш двадцатый век, и даже у него не все получается. Понятно, сказал Питер и пообещал заходить, Аристарх тут же накинулся на него — заходить можете к киношникам или хроноскопистам, мы здесь делом заняты, а не развлекательством, и того же от всех требуем, Питер пошел на попятную, и они еще долго препирались, а я связался с диспетчерской — нет ли свободной ячейки.
Я понял — по интонациям, по загоревшимся глазам, — что Питер обоснуется именно здесь, в первом попавшемся поселке; вживаемость началась.
10. Шанс для прорыва
Человек с бородкой вышел из лифта, не торопясь прошел по галерее, почти не глядя вниз, где на бескрайних просторах леса торчали километровые карандаши соседних домов, поглядел на цветовой индекс — нужная ячейка — приблизился к самому краю обзорной площадки и надавил темную пластинку под цифрами.
