Николай Романецкий - Обречённый на любовь
И промахнулся: Джоса перед ним уже не было. Не было его и позади. Лишь медленно таял в воздухе добродушный смех, да откуда-то донеслись слова:
- Вот это мне уже нравится. Indifferens nihil est [Равнодушие - ничто (лат.)].
Ну и черт с вами, подумал Калинов. Все равно я больше никуда не двинусь. Пойди туда не знаю куда, найди то не знаю что. Не пойду и искать не буду. С места не сдвинусь, пока не объясните, куда вы меня заманиваете!
Он перебрался через придорожную канаву, туда, где неторопливо похрупывал свежей травой привязанный к дереву конь. Отыскал небольшой пригорок и улегся. Закрыл глаза.
Стало хорошо. Шуршала листва на деревьях, хрупал конь, ветерок овевал лицо.
Вот так и буду лежать, пока не выпустите меня отсюда. У меня беременная жена дома осталась, с ума там сойдет...
И тут под ним вздыбилась земля. И пришлось сделать шаг, чтобы не покатиться кубарем, а потом другой, третий... Заржал призывно конь. Он уже стоял на дороге и нетерпеливо бил копытом. А на севере плясала в небе "Вифлеемская звезда".
- Ну и черт с вами! - сказал Калинов вслух.
Вторая половина дня была похожа на стекающий с ложки в стакан сироп. Тягучая, бесконечная, унылая. Унылые деревья, уныло прыгающая перед носом синяя тень, унылые мысли... "Куда скачу? Зачем?.." Молчание... "Что им от меня нужно?.." Молчание... "Скоро ли кончится дорога?.." Молчание... И те же самые мысли по-новой...
А потом вдруг наступил вечер, и лес, как и вчера, неожиданно кончился. Но не было ни холмов, ни реки между ними, ни Аничкова моста. А вот гостиница была. Двухэтажная, та же, что и сутки назад. Кажется, я целый день бежал по кругу, подумал Калинов. Хотя солнце все время оказывалось позади.
Бег по кругу продолжался. Снова пришлось колотить в двери молотком. Появившееся Лихо сделало вид, что не узнало старого знакомца. А может, и в самом деле не узнало. А может, и Лихо было не вчерашнее. Тем не менее, снова касса жевала кредитку Калинова, пытаясь уличить его в неплатежеспособности, снова вели гостя по коридору и снова привели в его собственную холостяцкую квартиру. Единственное отличие - сегодня пришлось платить еще и за постой коня. За постой и за кормежку... Да и себе ужин заказал. Для разнообразия...
Тягомотина эта уже перестала его раздражать. Ему вдруг пришло в голову, что он сам гонит себя по кругу. А все остальные лишь исполняют расписанные им, Калиновым, роли. И чтобы привлечь к надоевшему спектаклю внимание пресыщенных зрителей, надо бы режиссеру чуть-чуть закатать рукава... Не ограничивать изменения заказом ужина.
И потому, когда за стеной Вита и Зяблик вновь начали любить друг друга, он не стал делать вид, что это его не касается. Он тихо встал, тихо вышел в коридор и вышиб дверь в соседнем номере.
Он успел заметить разметавшиеся на подушке рыжие волосы, успел увидеть обнаженное тело, застывшее в знакомой позе на белоснежных простынях, успел услышать испуганный возглас. А потом ударом сзади ему развалили надвое череп...
Очнулся он в своем номере. За стеной было тихо, а вот где-то на улице вовсю заливался горластый петух. Надо полагать, разгонял по углам нечистую силу. Или будил своих кур...
Калинов сел, свесив ноги с дивана. Голова раскалывалась на части. Осторожно ощупал ее. Повязки не было. Более того, на затылке не было ни малейшего следа вчерашнего зверского удара. Он встал, прошел в ванную и посмотрел в зеркало.
На него смотрело лицо хорошо выспавшегося человека. Не наблюдалось ни ран, ни фонарей. Наблюдались слегка расширенные зрачки. Калинов тяжело вздохнул. Наверняка и голой Виты в соседнем номере не наблюдалось. Проклятое Лихо подмешало ему в ужин какого-то галлюциногена.
Калинов привел себя в порядок, напялил комбинезон. И вдруг заметил, что под мышками обычная мягкая ткань, нет этой противной жесткости солевых отложений. Все-таки роптать на жизнь не было оснований: кто-то явно заботился о нем в теперешнем Дримленде. Словно давал понять - ты делай свое дело, а все остальное - наша забота. Хорошо придумали, мерзавцы! Загнали его в беличье колесо, а сами обтяпывают свои мерзкие делишки.
Он вдруг вспомнил, как четверть века назад здесь, в Дримленде, скрывались от неуютного мира НЕСЧАСТНЫЕ тинэйджеры, и слегка опешил. А кто, собственно говоря, дал гарантию, что Дримленд не открыт для несчастных всегда? И фиктивный индекс - лишь один из ключей, открывающих сюда дорогу? И несчастные попадали сюда и после того, как они с Паркером закрыли этот индекс? И не только подростки... Индекс-то мы закрыли, а что узнали о природе Дримленда?
Вот и Вита опять сумела попасть сюда, когда вновь стала несчастной. Да и сам он был далек от счастья в последние дни...
Он помотал головой. Чушь! С чего Вите быть несчастной? Ведь он ничего не успел сказать ей о своем решении, а вниманием со стороны мужа она и никогда не была обделена. Уж что-что, а супружеские обязанности он, с его сексуальным коэффициентом, выполнял будь здоров! Влюбленность же, при их семейном стаже, - блажь... Нет, приму просто похитили, и его задача догнать похитителя. А все остальное - блажь! Блажь для тинэйджеров.
Он вспомнил ночную галлюцинацию и вдруг ощутил укол ревности: где гарантия, что все это не происходило в это самое время где-нибудь в другом месте? Но самое интересное было в том, что укол ревности оказался как нельзя кстати, он был словно капля нектара, омывшая душу.
Калинов улыбнулся и вышел в коридор. И застыл, пораженный: соседний номер зиял разверстой пастью входного проема. Вышибленная дверь стояла снаружи, прислоненная к стене. Калинов заглянул в проем. Кровати с белоснежными простынями не было. Все выглядело, как сутки назад. Джос угрюмо сидел за деревянным столом, сцепив пальцы рук, смотрел прямо перед собой. Заметив гостя, улыбнулся.
- Э-э-э, - сказал Калинов. И добавил: - Мда-а...
- Кажется, вы проснулись, сударь. - Джос расцепил пальцы и довольно потер руки. - Я весьма рад.
- А может, я все еще сплю? - сказал Калинов, сглотнув слюну. - Но в любом случае, сны мне здесь снятся странные.
- Счастливчик! - сказал Джос. - Мне вот вообще не снятся. Да и никому тут не снятся, насколько мне известно.
- А что у вас с дверью?
- Не знаю, - сказал Джос. - Вчера засыпал, была на месте. А сегодня проснулся - и вот. Наверное, ночью кто-то что-то у меня искал... Не понимаю! Что здесь можно искать, кроме деревянной лавки и такого же деревянного стола?
Калинов сочувствующе покивал головой. Говорить было нечего: слова были пусты, как опрокинутый под стол стакан. Во всяком случае, слова Джоса точно ничего не стоили. И потому Калинов коротко попрощался и отправился вниз.
Завтрак выглядел стопроцентной копией вчерашнего. Допив кофе и расплатившись, Калинов спросил:
