Кирилл Якимец - Отряд "Омега"
Василий и Борис нервно курили. Со двора не доносилось ни звука. Вдруг совсем рядом раздался незнакомый тихий голос:
— Вань, пусто? Ждать надоело, черт, взломали бы лучше дверь. Огня дай…
Зашедший в подворотню парень не успел понять, что произошло. Василий с Борисом ударили его одновременно. Борис склонился над упавшим телом, достал из своего кармана нож (тот самый, наверное, со следом от пули, решил Василий) и несколько раз погрузил лезвие парню в горло. Вытер лезвие о штаны трупа, спрятал нож.
Со стороны двора раздалось осторожное посвистывание. Хафизулла закончил. Он стоял под окнами первого этажа над трупом и заправлял стрелу в колчан.
— Идин-ага, говорите, веревка есть?
— На кухне, белый шкафчик у окна. Там всякая снаряга. Есть и тросс, альпинистский. Его хватит. Лезешь?
— А куда?
— Прямо здесь. Балкон на шестом этаже. Дверь должна быть открыта. Не напугай никого, а то ваши еще стрельбу подымут…
Цепляясь за щели пежду кирпичами, Хафизулла начал ловко карабкаться на стену. Вот и первый балкон. Ловко вскочив на перильца, Хафизулла подпрыгнул и уцепился за следующий балкон, сразу подтянулся…
В квартире зажегся свет. На балкон вышла старушка, поглядела вниз. Потуже запахнула халат.
— Вороны, что ли… — пробормотала она. Закурила сигарету.
Пока старушка курила, Хафизулла неподвижно висел на руках под ее балконом. Но вот окурок полетел вниз, старушка вернулась к себе. Погасила свет. Хафизулла подождал еще минут пять и полез дальше. Четвертый этаж, пятый… Шестой.
Помахав рукой, Хафизулла скрылся в квартире. Шума не было. Свет тоже не зажигали, догадались, наверное, что не стоит. Через некоторое время Хафизулла снова появился на балконе. Закрепив конец тросса на перильцах, он скинул тросс вниз. Длины хватило.
Первой спустилась Ольга, быстро перебирая руками. За ней — три девушки. Несколько раз загремев копытами по чужим балконам, соскользнул Пурдзан. Мин-хан долго проверял тросс на прочность, зато спустился почти молниеносно. Хафизулла отцепил тросс, смотал его в тугую бухту, закинул на плечо и прикрепил к своей куртке. После чего начал спускаться тем же способом, каким поднимался. На этот раз, к счастью, старушка с третьего этажа не выходила на балкон покурить.
Хафизулла мягко приземлился.
— Хороший тросс, Идин-ага. Возьмем с собой, можно? Или я его назад верну?
— Не надо, — поспешно ответил Борис, — в смысле, возвращаться не надо. Пошли к машине.
Машина у Бориса была, конечно, большая, но девять человек в ней все равно поместились еле-еле. На заднем сидении уселись Хафизулла, Пурдзан и Мин-хан, а девушки — у них на коленях. Василий и Ольга втиснулись спереди, рядом с Борисом. Ольга не захотела садиться к Василию на колени, но сидели они так тесно, что Василий постоянно чувствовал левым боком ее теплый бок.
— Главное, ментам не попасться. Если что — всем женщинам по моей команде пригнуться.
Но никаких помех по пути не было. Борис старался ехать по узким улочкам, редко пользуясь проспектами. На каком-то мосту впереди показался мотоцикл.
— Прибавь-ка, — тихо сказал Василий.
Борис помотал головой.
— Да мало ли в Москве мотоциклов…
Но он и сам уже заметил белую повязку на голове мотоциклиста. Увеличил скорость…
На мотоцикле был Освальд!
Борис даже зарычал:
— Удача! Держитесь крепче.
Освальд оглянулся. Оскалился, хотел свернуть — но свернуть с моста было некуда. Борис дернул руль, машина крылом толкнула мотоциклиста. Мотоцикл ударился в ограждение моста, Освальда вышибло из седла и он, кувыркаясь, полетел в темноту.
— Жаль, мост через реку, а то если бы через железную дорогу, то можно не беспокоиться.
— Выживет? — спросила Ольга.
— Живучий, сволочь. Ну, надеюсь, не всплывет. Хотя, говно всегда всплывает.
Машина мчалась по пустым улицам. Небо потеряло мутно-черный цвет, начало голубовато светлеть.
— Куда едем-то? — поинтересовался Василий.
— К Мишке Карловацкому. Не знаю, что он скажет. Мы посреди ночи врываемся. Но ты, Вась, ему улитку покажешь — он за это нас простит.
Длинный пятиэтажный дом, где жил Карловацкий, находился в глубине дворов. Дверь на четвертом этаже оказалась не заперта.
— Не спит. Хорошо. Заходим.
В воздухе тяжело плавал сладкий дым от зажженых ароматических палочек. По стенам висели пестрые картинки — какие-то символы, кажется, индийские и дунганские, а также изображения различных богов, человекообразных и не совсем. Михаил Гаврилович Карловацкий стоял в глубине комнаты, склонившись над обнаженной дамой лет пятидесяти. Самому Карловацкому тоже было лет пятьдесят. Голый по пояс, абсолютно лысый, в длинной черной шелковой юбке он походил не столько на "народного целителя", сколько на дэва-людоеда из восточнотурецкой сказки. Это впечатление подкреплялось громадными мускулами, побольше, чем у Пурдзана, и радостно-плотоядной улыбкой.
Жертва, пятидесятилетняя дама, лежала на твердой широкой кушетке лицом вниз. Карловацкий заламывал ей руки за спину и приговаривал:
— Потерпи, Машка, сейчас, сейчас… Так, теперь сама гнись!
Дама выгнулась колесом и застонала.
— Еще добавь! Еще! — орал на нее Карловацкий. Потом сказал спокойно:
— Ну, все. Готово. Как радикулит?
— Прошел, — жалобно ответила дама. По ее морщинистым щекам пробежали сверху вниз две черные дорожки — слезы, смешанные с тушью.
Врет, наверное, тетка, решил Василий. Просто повторять боится.
Карловацкий накинул на даму халат. Оглянулся. Расплылся в своей плотоядной улыбке, показав ровный блестящий ряд искуственных металлических зубов.
— А, Боря, привет! Толпа — это с тобой?
— Со мной, — Борис развел руками, — ты извини, Миш, что поздно…
— Уже рано. Полпятого, я встал как раз, а тут Марию прихватило. Машка, давай на кухню, чайник там…
"Машка", охнув, поднялась с кушетки. Кивнула гостям, застегивая халат, и заспешила на кухню.
— Проходите, залазьте туда.
Карловацкий отошел в сторону, пропуская гостей, и тут Василий понял, что он — хромой, причем хромой, скорее всего, от рождения. Из-под юбки выглядывали высохшие скрюченные подошвы босых ног.
Все расселись, кто на полу, кто на кушетке.
— Проблемы у нас, Миш, — повторил Борис и сказал по-турецки Пурдзану:
— Смотай тряпки.
Пурдзан снял плащ, смотал тряпки с копыт и тюрбан с головы.
— Ого!.. — удивился Карловацкий. Но не испугался.
— Это болезнь такая? Ты, брат, наверное, Бога ненавидишь, поэтому…
— Это его нормальный вид. И по-русски он не понимает.
