Василий Головачев - Черный человек. Научно-фантастический роман
— Я поняла. — Ее тон стал еще более холодным. — Если ты прилетел, чтобы сказать мне гадость…
— Да! — твердо сказал Мальгин. — Именно поэтому я и прилетел. Больше всего меня поражает мысль, что ты веришь ему и не веришь мне, хотя я никогда не давал тебе повода обвинить меня во лжи или подлости. Но это твое дело, веришь — верь, ты действительно изменилась, и далеко не в лучшую сторону, не обольщайся. Видимо, влияние этого «супермена» в конце концов сказывается даже на такой самостоятельной личности, как твой супруг, если он тоже его не разглядел. Но известно, что поддается чужому влиянию тот, кто хочет поддаться, а тебе — это понятно — очень хотелось бы убедиться в том, что я, «железный» Мальгин, «человек-да», не такой уж идеал, хотелось бы как-то подстраховать свое решение уйти от меня, вот и появляется Гзаронваль-Руцкий, удобное оправдание своей прогрессирующей… — Мальгин остановился, так как женщина закрыла лицо ладонями; говорил он без горечи, спокойно и даже удивился этому (неужели перегорел?). — Извини, если я излишне резок, но такого тебе больше никто не скажет, тем более твой Марсель. Я не в обиде, что заслужил, то заслужил, но друзей все-таки надо выбирать, Пава. Ты как-то сказала, что я сильный и все вынесу. Да, я сильный, хотя слабостей у меня — хоть отбавляй. Вот тебя же я не смог удержать? А пришел затем, чтобы просить: появится Дан — позвони мне, обязательно. Это больше нужно ему, чем мне. Позвони. Обещаешь?
— Я здесь, — раздался сзади знакомый, с хрипотцой голос. — Хотелось бы знать, зачем я тебе опять понадобился?
Купава отняла ладони от лица, глаза ее расширились.
Мальгин рывком обернулся.
Возле его пинасса стоял белый куттер с номером «сто», из которого выпрыгнул Шаламов и раскачивающейся походкой направился к сидящим. В наступившей тишине вдруг заплакал в колыбели проснувшийся ребенок, заставив всех вздрогнуть.
Шаламов, загорелый до черноты, буквально обуглившийся под лучами неведомых солнц, одетый в синий кокос, подошел к автоматически качавшейся колыбели, наклонился, вглядываясь в захлебывающееся плачем существо.
— Спасибо за торжественную встречу, карапуз. М-да… А Марсель прав, ребенок — вылитый ты, Клим.
У Мальгина родилось знакомое ощущение, будто внутри Шаламова шевельнулся дремлющий тигроящер, поднял голову и обнажил клыки в предупреждающем беззвучном рычании. От напряжения заныли мышцы ног. В голове бесшумно раскрылся тугой веер необычных ощущений, лег на затылок, придав чувствам хирурга приятную тяжесть — сработал «защитник».
— Дан! — сдавленным голосом произнесла Купава, протягивая руки навстречу Шаламову. — Ты жив!..
— Жив, жив. — По лицу спасателя тенью пронеслось отражение грызущей голову боли, и оно снова стало гладким и равнодушным, без обычной, присущей ему мимики, отражавшей движения души и готовность к иронии и шутке. Шаламов шагнул к жене, взял ее за руки, наклонился: в ставших огромными и черными глазах женщины стояли слезы. — Я за тобой, Пава.
Брови Купавы в недоумении поднялись.
— Ты… что ты сказал? Как за мной?
— Ты мне нужна там, в космосе. На Земле мне нечего делать, а там — непочатый край неизведанных гармоний и красот, не пожалеешь. Собирайся, у нас нет времени.
— Но как же… — Купава, не ожидавшая такого предложения, беспомощно посмотрела на сидевшего неподвижно Мальгина, оглянулась на колыбель. — С ней?
Шаламов разогнулся, искоса посмотрел на Клима.
— Отвернись, мастер, ни солнце, ни смерть нельзя разглядывать в упор, как говорил древний мудрец.[55] Раньше ты был деликатней.
Мальгин встал, все время чувствуя ворочавшегося внутри спасателя чем-то недовольного или страдающего «зверя», пошел к обрыву, оставив за спиной чету Шаламовых, но все еще продолжал слышать их разговор.
— Ты же болен, болен, — быстро, глотая окончания слов, говорила Купава. — Ну почему ты не хочешь лечиться? Клим все сделает, и потом мы улетим, куда захочешь… а дочь куда я дену? Как я в твоем космосе буду с ней? Что я там буду делать? Кто ее воспитает? Пойми же, это глупо…
— Мне трудно одному, ты поможешь мне, а с дочерью ничего не случится, тем более что ее можно оставить здесь, хотя бы на время, Клим присмотрит, отец как-никак… — отвечал Шаламов скороговоркой, и в голосе его появились нетерпеливые нотки. — Почему ты уехала из дома сюда? Клим посоветовал?
— Нет, Марсель. Он говорил, что ты погиб…
— Чушь! Я теперь бессмертен. Белены объелся твой Марсель? Где он? Я с ним поговорю, что это ему вздумалось объявлять меня погибшим? Трогательная забота, ничего не скажешь!
— Он на озере, ныряет с подводным комплектом.
— Черт, времени нет совсем! Все время висят на хвосте… Ну, так ты идешь?
— Нет, Дан… не знаю… ну как ты можешь требовать? Зачем тебе уходить с Земли, разве здесь плохо? Послушай, я тебя умоляю, пусть Клим посмотрит тебя, ты же совсем больной, я тебя не узнаю. Я боюсь тебя!.. — Купава заплакала.
— О женщина!
Мальгин обернулся. Шаламов, морщась, смотрел на жену, потом поднял взгляд на хирурга.
— Как часто женщина, вдохновляющая нас на великие дела, мешает нам их исполнить.[56] Ты же не сможешь ничего сделать, мастер, это выше твоих сил. Ведь так?
— Не знаю, — тяжело ответил Мальгин.
— Вот видишь. Помоги уговорить ее, ведь она не хочет уходить из-за тебя, я чую.
— Дан, что ты говоришь! — жалобно запротестовала Купава сквозь слезы.
Оба посмотрели на нее. Мальгин, стараясь говорить проникновенно и убедительно, сказал:
— Я уже давно не имею права совета, Дан, а для нее и вовсе не авторитет… как ты уже смог убедиться. Для нее авторитет — Марсель, может, он тебе поможет? Но извини, я тоже не вижу смысла в твоем призыве. Подумай хорошенько, куда ты зовешь Купаву. Ей нужен спокойный образ жизни, уверенность в завтрашнем дне, возможность воспитывать ребенка, а не опасные приключения в космосе. Не доверяешь медицине — Бог с тобой, это твое личное горе, но не вовлекай в авантюру жену, риск ей противопоказан.
Лицо Шаламова исказилось. Мальгину показалось, что на него приготовился прыгнуть громадный зверь, удивительным образом соединившийся с фигурой спасателя. Одновременно под черепом родилось ощущение выросшей твердой скорлупы, отгородившей мозг от всего мира. Облик «зверя» побледнел, хотя и не исчез. Вспомнилось шекспировское: «Не стой между драконом и яростью его…» И тут Мальгин неожиданно увидел над лесом странное полупрозрачное облако, опускающееся с неба. Вгляделся и не поверил глазам: это был орилоунский фантом с «миллионом глаз»!
