Пол Андерсон - Звездный лис
Хотели: землеподобную планету, пригодную для жизни, не заселенную, не имеющую болезней, достаточно богатую, чтобы содержать колонистов без помощи Земли.
Получили: ничего.
Лоренцен вспомнил волну возбуждения, поднявшуюся вслед за возвращением экспедиции из созвездия Геркулеса. Он был тогда еще мальчишкой, это случилось за год до того, как он отправился в политехническую школу в Рио. Но зимней аляскинской ночью он всматривался в холодное высокомерие звезд.
Оснащенный по последнему слову техники «Да Гама» исчез в космических просторах. Прошло два года, и люди вздохнули от умирающей надежды. Убиты туземцами или микробами, проглочены внезапно расступившейся поверхностью, заморожены неожиданным ледяным штормом с ледяного озера — кто знает? Кто осмелится гадать? Теперь мало кто говорит о новой Земле: не публикуется, как раньше, утонченных трактатов о новом старте человечества, все больше и больше людей обращают взгляды на Землю, понимая, что это их единственный дом, единственная надежда на все времена.
«Две ласточки не делают лета… Статистически неадекватная выборка… Статистически, несомненно, где-то что-то должно быть…» Но фонды на исследования сокращались на каждом заседании парламента. Все больше громадных межзвездных кораблей повисало во тьме около Земли, в то время как их капитаны разыскивали средства. И когда институт Лагранжа на свои средства захотел приобрести один из таких кораблей, то не смог: всегда находились разные причины. «Извините, но мы хотели бы сохранить его… Как только найдем средства, мы попытаемся осуществить свой собственный план… Сожалею, но корабль уже сдан напрокат, через два месяца отправляемся с ксенобиологической экспедицией на Тау Кита… Сожалею, но мы предполагаем заняться межпланетным фрахтом… Сожалею…» И «Генри Хадсон» пришлось строить с самого начала.
Египтяне плавали до Понта и легко могли бы продвинуться дальше. С небольшим усовершенствованием их корабли могли бы достигнуть Индии. Древние греки построили игрушечную паровую турбину, но вокруг было слишком много дешевой рабской силы, чтобы строить турбину всерьез. Римляне печатали карты, но не переносили это на книги. Арабы создали алгебру, но применили ее в теологии. Человека никогда по-настоящему не интересовало то, в чем он не нуждался. Общество должно сначала ощутить реальную потребность в чем-либо, тогда это будет реализовано.
Стремление к межзвездным путешествиям умирало.
Глава четвертая
Солнце осталось в двух миллиардах километрах позади и превратилось в яркую звезду, когда они перешли в искривленное пространство. Машины взвыли, вырабатывая мощность, необходимую для создания омега-эффекта. Раздалось пронзительное жужжание, корабль и экипаж поднимались по энергетическим линиям. Атомы переделывались по недираковским матрицам. Затем наступила тишина и спокойствие. На экранах была абсолютная тьма.
Это было как бы бесконечное падение через ничто. Корабль не ускорялся, не вращался, так как не было ничего относительного, по чему можно было бы заметить его движение. Б продолжение всего путешествия в искривленном пространстве корабль был эквивалентен нашей четырехмерной вселенной. Бес вернулся, как только внешняя оболочка корабля стала вращаться вокруг внутренней, но Лоренцен все равно чувствовал себя больным: он с трудом выносил состояние свободного падения. Теперь ничего не оставалось, как только ждать в течение месяца или около того, пока они не доберутся до звезды Лагранжа.
Шли дни, разделенные на часы и не отмеченные никакими изменениями. Все они ждали, зажатые в пустоте без времени и пространства. Пятьдесят человек, космонавты и ученые, разъедаемые пустотой проходящих часов и задающие себе вопрос, что ждет их при выходе из искривленного пространства.
На пятый день Лоренцен и Тицус Хидаки отправились в главную кают-компанию. Маньчжур был химиком-органиком: маленький, хрупкий, вежливый человек в свободном костюме, робеющий перед людьми и отлично знающий свое дело. Лоренцен подумал, что Хидаки соорудил между собой и остальным миром барьер из пробирок и анализаторов, но ему нравился азиат.
«Я ведь сделал то же самое, — подумал Лоренцен. — Я иду рядом с людьми, но в глубине души боюсь их».
— …Но почему же нельзя сказать, что путешествие на Лагранж занимает месяц? Ведь именно столько времени мы проведем на борту корабля? И именно столько времени пройдет для наблюдателя на Лагранже или в Солнечной системе с момента нашего вхождения в искривленное пространство до момента выхода из него?
— Не совсем, — ответил Лоренцен. — Математика утверждает, что бессмысленно сопоставлять время в обычном и искривленном пространстве. Оно не аналогично времени в классической относительности мира. В уравнении омега-эффекта время имеет совершенно различные выражения. Это разные измерения. Их абсолютная величина одинакова, но содержание совершенно различное. Дело в том, что в искривленном пространстве, как бы далеко вы ни направлялись, пройдет одно и то же время — так как кривизна пространства имеет один и тот же радиус, им фактически лишается смысла слово «скорость» в этом мире. — Он пожал плечами. — Я не претендую на исчерпывающее понимание всей теории. Едва ли найдется десять человек, которые понимают ее.
— Это ваше первое межзвездное путешествие, Джон?
— Да, я раньше никогда не бывал дальше Пуны.
— А я никогда не покидал Землю, но знаю, что капитан Гамильтон и группа инженеров на борту единственные, у кого есть опыт межзвездных перелетов.
— Хидаки выглядел испуганным.
— Очень много странного в этом путешествии. Я никогда не слышал о столь пестром экипаже.
— Н…н… нет, — Лоренцен подумал, что ничего не знает об этом. Правда, на корабле уже происходили стычки, которые Эвери не очень успешно предотвращал. — Думаю, институт знал, что делал. Ведь сколько осталось сумасшедших мнений во время войны и перерыва. Политические и расистские фанатики, религиозные… — Его голос стих.
— Я надеюсь, вы поддерживаете правительство Солнечной системы?
— Конечно. Мне могут не нравиться многие его действия, но оно умеет находить компромисс между различными элементами, и оно демократично. Без него мы бы не выжили. Оно единственное, что удерживает нас от возвращения к анархии и тирании.
— Вы правы, — сказал Хидаки. — Война — чудовище. Мой народ знает это. — В его глазах была чернота отчаяния. Лоренцен задал себе вопрос: о чем он думает, об империи Монгку, уничтоженной Марсом, или мысли его идут еще дальше в прошлое, к любимым утраченным островам Японии и Четвертой Мировой войне, которая пустила эти острова на дно океана?
