Александр Казанцев - Дар Каиссы (сборник)
Если в прежней редакции у черных почти не было выбора ходов, а следовательно и борьбы фигур, то в новой редакции, где на пять фигур меньше, игру удалось обогатить. Не ведет к ничьей в начальном положении 1. Ng4+? Kg5 2. Ne3+ Kf6 3. Bb2+ Ke6 4. Bxg7? f5! 5. Bd4, черные выигрывают; 5. Nc4 f4, черные выигрывают; 4. Rxg7 Bg6 5. Rg8 Qb5 6. Bc3 Qb1+ 7. Nf1 Kd7 8. h3 Bd3 и черные выигрывают.
Чтобы добиться ничьей, белые первым ходом ставят слона в засаду: 1. Bc1! Bg6 (иначе при 1… Qc5? 2. Nf5# Kh5 3. Rg5+ мат; 1… Be4 2. Nf5# Kh7 3. Rxg7+ Kh8 4. Bb2 f6! 5. Bxf6 Qxf5 6. Ba1 Qh7 – иначе безвозмездная потеря ферзя! – 7. Rxh7+ Kxh7, ничья) 2. Nd5+ Kh7 3. Bg5! Kg8, освобождая ферзю путь на спасительное поле h8 4. Nf4 Qh8 5. Rh3 Bh7 6. Ng6!! (только так, ибо 6. Rxf3 Bf5, сразу освобождаясь при ферзе за ладью: 7. Ra3 Kh7 8. Ra7 Qb8 9. Rxf7 Qb1+ 10. Kg2 Be4+ 11. f3 Qa2+, черные выиграли) 6… fxg6 7. Rxf3, черным пат! Промедление здесь недопустимо: 7. Kf1? Kf7 8. Rxf3+ Ke6 9. Re3+ Kf5 10. f4, подготавливая h3 и Ле5 с матом, но у черных ферзь против ладьи и надежное укрытие для короля: 10… Kg4 11. h3+ Kh5, черные выигрывают.
И опять же судейство породило еще одно, увы кратковременное, творческое содружество. Мне привелось давать заключение для присуждения звания мастера спорта СССР по шахматной композиции видному советскому ученому, члену-корреспонденту Академии наук СССР, доктору наук, профессору Борису Андреевичу Сахарову. Директор крупнейшего научно-исследовательского института, он все же находил время для шахматных этюдов, возглавлял советских шахматных композиторов, представлял их в ФИДЕ.
Я был рад, когда после моего заключения Б. А. Сахарову было присуждено звание мастера спорта СССР по шахматной композиции. При изучении его творчества меня заинтересовал один из его ранних этюдов, отмеченный на конкурсе двадцатипятилетия ВЛКСМ. В заключительном положении мат давался одним слоном при блокировании полей вокруг черного короля черными пешками. Правда, не все они двигались в процессе игры, но конечное положение впечатляло. Я предложил Сахарову составить совместный этюд, в котором черный ферзь, слон и пешки блокировали бы поля вокруг собственного короля, а мат давался единственным белым слоном. Борис Андреевич с энтузиазмом согласился.
Мы немало поработали над этюдом, который никак нам не давался.
Борис Андреевич, большой знаток музыки, ученик Генриха Нейгауза, своеобразно относился к шахматным этюдам. Они для него «звучали» и были источниками такого же наслаждения, как и музыка. И вот наш этюд никак не хотел звучать.
Замечательный советский ученый и тонкий ценитель шахматной красоты Б. А. Сахаров безвременно ушел от нас, он умер, не завершив многого из своих замыслов, в том числе и наш коллективный этюд. Уже после смерти Б. А. Сахарова я счел дружеским долгом завершить наш общий труд.
1. Кe1 Сf3+ 2. Крf1! (2. Кxf3? exf3+ 3. Крхf3 Кxe5+; 3. Крf1 Кxe5 4. Фd5 Фb4 5. Фxe5 Фb5+ 6. Кре1 Сf2+) 2… Сxd1 3. Фxd7 c2 (3… Сb3 4. Лxe4 Фb2 5. Кd3; 4… c2 5. Фd2) 4. Лxc5 Фxc5 5. Фxa4+ Крb2 6. Кd3+ (или 6. Сf6+ Крс1 и 7. Кd3+) 6… exd3 7. Сf6+ Крс1 8. Фa1+ Крd2 9. Фc3+ Фxc3 10. Сg5+ мат.
Совместный этюд завершен, но идея поэта не умирает. Она воплотилась в моем рассказе: «Блестящий проигрыш».
Блестящий проигрыш
Тогда еще не был построен Центральный Дом литераторов. Клуб писателей помещался в старинном особняке на улице Воровского, рядом с домом Союза писателей, где поселил когда-то великий Толстой семью графа Ростова в «Войне и мире».
Матч шахматистов «писатели – ученые», организованный Клубом писателей и московским Домом ученых, должен был состояться в нижней гостиной с камином, примыкавшей к большому дубовому залу с винтовой лестницей на антресоли. С нее якобы свалился подвыпивший император Александр III. Ныне это – ресторанный зал Центрального Дома литераторов.
Матч состоялся на десяти досках. В ту пору я не считался еще ни мастером, ни тем более международным мастером, но играл, быть может, сильнее, чем теперь, когда этими почетными званиями награжден за этюдную композицию.
Меня посадили на третью доску. На первой честь литераторов защищал капитан команды А. А., полный тезка великого Алехина, «человек неожиданностей». Он считался неукротимым игроком в блиц, обладал феноменальной памятью, знал, когда и в каком турнире какое место занял любой его участник. И любил сверкать острословием и знанием необыкновенных событий из шахматной и не только шахматной жизни. Это о нем, ходячем энциклопедисте, кажется, сам Виктор Борисович Шкловский говорил, что, ежели А.А. чего-нибудь не знает, надо послать за слесарем. Слыл А. А. большим чудаком и словно ставил своей целью удивлять людей. Так, спустя несколько лет после матча, о котором пойдет речь, он удивил, более того, поразил и ошеломил работников Мосгаза, потребовав отключения своей холостяцкой квартиры в многоэтажном доме близ Смоленской площади от газа… Оказалось, что выполнить такое несуразное требование куда труднее, чем газифицировать новостройку. Потребовались несчетные согласования, разрешения, резолюции… И только упрямая настойчивость нашего шахматного Капитана позволила ему настоять на своем праве жить в Москве без газа!
Эта настойчивость и способность удивлять, несомненно, помогали его шахматным успехам. Проигрывать он не любил и всякий раз удивлялся этому сам.
К шахматам он относился прежде всего как к спорту. «Очко любой ценой!» – вот его девиз. Правило «пьес туше, пьес жуе» он почитал в шахматах основным, чем часто огорчал нашего шахматиста-поэта, игравшего на десятой доске, который обычно просил у Капитана ход обратно, но слышал неумолимое «Тронул пешку – бей!». Играл же Поэт скверно, но самозабвенно. Уже пожилой в то время, высокий, грузноватый и совсем седой, он обладал неистощимым юмором и был всеобщим любимцем, расточая шуточные стишки и эпиграммы по любому поводу. Это он поддразнивал в двадцатых годах Маяковского в споре с поэтом Атуевым – «Ату его, Атуева!».
Особенно сильных шахматистов среди нашей команды не было, и наибольшей известностью в шахматном мире пользовался писатель Абрам Соломонович Гурвич. Ныне он признанный классик шахматного этюда, разработавший его эстетику. Тогда же, после перенесенной болезни, ограничившей его подвижность, играть он не стал, а пристроился у моей доски, как собрат по этюдам, наблюдателем. Когда он был здоров, то прославился не только как первый театральный критик, гроза драматургов и режиссеров, но и как непревзойденный бильярдист. Помню рассказы о нем Константина Георгиевича Паустовского, обучавшего меня не только писательской, но и бильярдной премудрости. Гурвич, оказывается, мог кончить бильярдную партию (американку) «с одного кия»… То есть не давая партнеру даже хоть раз ударить по шару. Разумеется, в том случае, когда первый удар был за ним.
