Александр Казанцев - Дар Каиссы (сборник)
Особенно сильных шахматистов среди нашей команды не было, и наибольшей известностью в шахматном мире пользовался писатель Абрам Соломонович Гурвич. Ныне он признанный классик шахматного этюда, разработавший его эстетику. Тогда же, после перенесенной болезни, ограничившей его подвижность, играть он не стал, а пристроился у моей доски, как собрат по этюдам, наблюдателем. Когда он был здоров, то прославился не только как первый театральный критик, гроза драматургов и режиссеров, но и как непревзойденный бильярдист. Помню рассказы о нем Константина Георгиевича Паустовского, обучавшего меня не только писательской, но и бильярдной премудрости. Гурвич, оказывается, мог кончить бильярдную партию (американку) «с одного кия»… То есть не давая партнеру даже хоть раз ударить по шару. Разумеется, в том случае, когда первый удар был за ним.
Первый удар на моей доске был не за мной. Моим противником оказался стройный инженер-полковник, который, в отличие от меня, уже снявшего полковничьи погоны, явился к нам вместе с профессорами и доцентами в полной военной форме. Я удивился, что полковник играет за Дом ученых, когда война уже кончилась. Его фамилия ничего мне не сказала. Он крепко, по-мужски, до боли в моей кисти пожал мне руку и уселся за белые фигуры. Молодое лицо оттенялось совершенно седыми волосами. А ему едва ли стукнуло сорок лет!
Много позже я узнал, что это ему, незадолго до войны закончившему курс Института тонкой химической технологии, за его студенческую дипломную работу присвоили не только звание инженера, но и ученую степень кандидата химических наук! Его ждала блестящая научная будущность! А шахматная?..
Партия наша складывалась своеобразно. Короли взаимно вторглись в пределы противника, белые ради этого даже пожертвовали пешку, которая, однако, не сулила мне каких-либо шансов. Наш Капитан выиграл, вызвав примененным дебютом удивление партнера. Его примеру последовали еще три наших писателя, двое сделали ничьи. Поэт, конечно же, проиграл, потому что брать ходы обратно в матче не полагалось. Правда, он нашел иное оправдание своему поражению, заявив, что его погубила слишком красивая девушка, стоявшая за спиной у противника и наблюдавшая за игрой.
Это была моя молодая жена, с которой я не успел познакомить Поэта. Кстати говоря, она совсем не знала шахмат.
Великолепный седовласый Поэт поднялся во весь свой могучий рост и протянул руку выигравшему у него старичку:
– Поздравляю от души,
Приготовьте беляши!
И добавил:
– Страсть как их люблю. Непременно приду!
Вместе со своим противником и девушкой, погубившей его «смертную (в отличие от бессмертной андерсоновской) партию», Поэт перекочевал к моей доске, где борьба должна была решить исход матча, ибо после окончания девяти партий литераторы вели в счете с преимуществом в одно очко.
Я слышал, как за моей спиной наш Капитан А.А. громко рассуждал о великом искусстве незабвенного Капабланки делать ничьи, угрожая тем самым самому существованию шахмат. Капитан старался, чтобы я услышал его и понял, что обязан сделать ничью любой ценой.
Впрочем, положение на доске, пожалуй, было равное, несмотря на недостачу белой пешки. Во всяком случае, мне беспокоиться, казалось бы, не приходилось.
Белые сыграли: 37. Кe1, напав на мою ладью и грозя вторжением своей ладьи на е2. Легко убедиться, что шах ладьей 37. Лe1+ вел просто к потере пешки g2 и давал мало шансов на продолжение атаки. Ходом коня мой противник и защищал (по крайней мере от короля) пешку g2, и вселял надежды на многообещающую атаку. Спокойной игрой свести эти шансы к нулю, вероятно, не составило бы труда. Скажем: 37… Лe3 и на 38. Фb1 Фd1 – 39. Ф: f5 Ф: e1 40. Л: e3 Ф: e3 41. Ф: d5 g4+ 42. Крh5 g: h3 43. g: h3 Ф: h3+ – ничья!
Все это я рассчитал, времени до контроля у меня было достаточно (в отличие от моего противника!), но… Вариант показался и длинным и скучным. К тому же рядом со мной сидел художник шахмат Гурвич, а напротив стояла, смотря не столько на доску, сколько на меня, вызывая мой ответный взгляд влюбленного, «слишком красивая», по словам Поэта, «девушка» – моя молодая жена. И мне захотелось покрасоваться перед ней и блеснуть замашками этюдиста. Пусть, в отличие от Гурвича, она не поймет отражения своей красоты на шахматной доске, но, быть может, услышит восторженные восклицания окружающих! У партнера на часах ожил флажок. И я сделал безумный цейтнотный ход – пожертвовал «на ровном месте» ладью! Все ахнули.
37… Л: h3+
Противник мой вздрогнул. Ход был неожиданным. Флажок на его часах грозно поднимался, а он думал…
План мой, как мне казалось, был ярок и верен: оживить черную пешку g5, с темпом перебросить ее на h3, откуда она будет стремиться превратиться в ферзя на h1!
Молодой полковник с седой головой взглянул на часы и нерешительно взял ладью пешкой.
38. g: h3.
Собственно, ничего другого ему и не оставалось. И совершенно напрасно возвышавшийся над зрителями наш Поэт внятно, с расстановкой по слогам произнес:
– Не вижу тут лад я,
Коль гибнет так ладья!
Я взглянул на Гурвича. Он был непроницаем, но мне показалось, что он укоризненно качнул головой.
Я не давал опомниться загнанному в цейтнот противнику.
Вот позиция, стоявшая тогда на доске. Ход черных. Но есть ли у белых выигрыш? Неужели моему дерзкому плану оживления пешки g можно противопоставить другой план? 38… g4+ 39. Крh5!
Противник сыграл быстро. У него не было времени. Я и теперь не знаю, почему он двинул короля вперед, а не отошел назад? Тогда не получился бы финал, который он не мог – честное слово! – не мог видеть в цейтноте! – 39… g: h3
Я осуществил свой замысел. Пешка g превратилась в грозную проходную, но… нашла коса на камень. На доске, по существу, завязалась не только борьба фигур, но и борьба планов! Чей план окажется дальновиднее и результативнее? Конечно, король мой открылся. Ладья могла его шаховать. Но я предвидел это и считал, что закроюсь от шаха конем, который надежно подкреплен пешкой f5. Так оно и случилось. Партнер мой сделал последний до истечения времени ход: 40. Лg7+ Кg4! как и было задумано!
Казалось, все в порядке! Моя ожившая пешка на h3 доставит белым достаточно хлопот. Как они теперь пойдут, какой ход будет записан при откладывании партии? Ждать придется до завтра!
Я осмотрел зрителей. Жена улыбнулась мне, и я был вознагражден за свое шахматное ухарство. Капитан А.А. хлопнул меня по плечу и, наклонившись к моему уху, шепнул:
– Ничья! Молоток! Правда, не капабланковская. Вычурная…
Моей ничьей было достаточно для выигрыша матча.
