А. Азимов - Роботы утренней зари
— Как я могу, Глэдия? Я должен вернуться на свою планету. У меня там есть определенные обязанности и цели, а ты не можешь ехать со мной. Ты не можешь жить нашей земной жизнью. Ты умрешь от земных болезней, если скученность и замкнутость Города не убьют тебя раньше. Ты же понимаешь.
— Насчет Земли я понимаю. Но тебе не обязательно уезжать немедленно.
— Еще утро не кончится, как Председатель может приказать мне уехать.
— А ты не соглашайся, — энергично возразила Глэдия. — Если на то пошло, мы можем уехать на другой Внешний Мир. Их много, мы можем выбирать. Неужели Земля так много значит для тебя, что ты не хочешь жить на Внешнем Мире?
— Я мог бы прибегнуть к отговоркам и сказать, что ни на одном из Внешних Миров не смогу жить постоянно. Ты и сама это знаешь. Но не это главное. Даже если бы какой-то Внешний Мир согласился бы принять меня, Земля так много для меня значит, что я не могу отвернуться от нее. Даже если это значит — расстаться с тобой.
— И никогда больше не приехать на Аврору? Никогда больше не видеть меня?
— Если бы мог, увидел бы, и не один раз, поверь мне. Но ты знаешь, что без приглашения я не могу приехать.
— Я не хочу верить этому, Илайдж, — тихо сказала она/
— Глэдия, не делай себя несчастной. Между нами произошло нечто неповторимое, но с тобой произойдет еще и другое, тоже неповторимое, и еще, и еще, и много всякого иного, но только не одно и то же.
Она молчала.
— Глэдия, — сказал он требовательно, — пусть никто не узнает о том, что произошло между нами.
Она с болью взглянула на него:
— Ты стыдишься этого?
— Того, что случилось, конечно нет. Но могут быть неприятности. Все будут болтать об этом. Из-за этой проклятущей гиперволновой драмы, которая включала в себя искаженную версию наших отношений, мы на виду. А если появится хоть малейший намек на то, что между нами… любовь, это будет передано на Землю со сверхкосмической скоростью.
Глэдия высокомерно подняла брови:
— И Земля сочтет, что ты унизился? Твое положение не позволяет тебе заниматься сексом с кем попало?
— Да нет же, — неохотно сказал Бейли, хотя знал, что именно такова точка зрения миллиардов землян. — Тебе не приходит в голову, что об этом услышит моя жена? Ведь я женат.
— Ну и что, если услышит?
Бейли вздохнул:
— Ты не понимаешь. На Земле все не так, как на Внешних Мирах. В нашей истории было время, когда нравы были довольно распущены, во всяком случае, в некоторых местах Земли и некоторых классах общества. Но сейчас не то. Земляне живут скученно, и это привело к пуританской этике — в любых условиях сохранять стабильную семейную систему.
— Ты имеешь в виду — у каждого один партнер, не больше?
— Ну, честно говоря, не совсем так. Но всякие исключения стараются хранить в тайне, чтобы все…
— …притворялись, что не знают?
— Ну, да. Но в данном случае…
— …будет настолько хорошо известно, что нельзя будет притвориться незнающим, и твоя жена будет злиться и грызть тебя?
— Ну, грызть меня она не будет, но сама будет опозорена, а это еще хуже. Мое общественное положение пострадает и… Ох, Глэдия, если ты не понимаешь, а ты, конечно, не понимаешь, все равно, обещай мне, что ты не станешь говорить об этом так открыто, как это делают аврорцы.
Он сознавал, что выглядит довольно жалко.
Глэдия задумчиво сказала:
— Я не намерена дразнить тебя, Илайдж. Ты был добр ко мне, и я не хочу быть недоброй к тебе, но…
Она беспомощно всплеснула руками:
— Ваши земные обычаи такие бессмысленные!
— Не спорю, но я вынужден жить в соответствии с ними, как ты жила в соответствии с солярианскими обычаями.
— Да.
Ее лицо затуманилось воспоминаниями:
— Тогда прости меня, Илайдж. Я честно прошу прощения. Я хотела того, чего не могла иметь, и взяла это у тебя.
— Все правильно.
— Нет, неправильно. Слушай, Илайдж, я хочу кое-что объяснить тебе. Я думаю, ты не понимаешь, что случилось в эту ночь. Тебя очень смутит, если я скажу?
Бейли задумался, как чувствовала бы себя Джесси, если бы слышала этот разговор. Он прекрасно сознавал, что его голова должна быть занята предстоящей конференцией с Председателем, а не личными супружескими делами, но на самом-то деле думал о Джесси.
— Наверное, буду смущен, но все равно, объясни.
Она подвинула свой стул вплотную к стулу Бейли, даже не позвав для этого робота, и положила свою маленькую ручку на его руки. Он сжал ее.
— Вот видишь, я больше не боюсь контакта. Теперь я могу не только коснуться твоей щеки, как тогда.
— Возможно, но это и не действует на тебя, как тогда.
Она кивнула.
— Нет, так не действует, но все равно, мне приятно. Я думаю, то было началом. Надо было так уйти в себя, чтобы одно прикосновение показало, как ненормально я жила, и так долго. Теперь все гораздо лучше. Могу я сказать теперь? Все, что я только что говорила — всего лишь пролог.
— Говори.
— Я хотела бы, чтобы мы были в постели, и чтобы была темнота. Я могла бы говорить тогда более свободно.
— А сейчас мы сидим здесь, и при свете, Глэдия, но я все равно слушаю.
— Ладно. На Солярии о сексе не говорят, ты знаешь.
— Знаю.
— Я была неопытна в этом смысле. Несколько раз — всего несколько — мой муж приходил ко мне по обязанности. Я не хочу даже описывать, как это было, но уж поверь мне, это было хуже, чем ничего.
— Я верю.
— Но я знала о сексе. Я читала о нем. Иногда я обсуждала это с другими женщинами, но все они уверяли, что это отвратительная обязанность, которой солярианки должны подвергаться. А если у них был ребенок, что ограничивало их участие в сексе, они говорили, что счастливы никогда больше не иметь с ним дела.
— Ты верила им?
— Конечно. Я никогда не слышала ничего другого, а те немногие несолярианские сведения, которые я получала из книг, считались фальшивыми извращениями. Я и этому верила. Мой муж как-то нашел у меня книги, назвал их порнографией и уничтожил. Ты знаешь, люди могут поверить во что угодно. Я думаю, солярианские женщины верили в то, что говорили, и на самом деле презирали секс. Они говорили так искренне, и я чувствовала, что у меня возникает какое-то чудовищно-неправильное представление, т. к. я испытывала к сексу какое-то любопытство и бывали странные ощущения, которых я не понимала.
— Ты в то время не пользовалась роботами для некоторого облегчения?
— Нет, мне это не приходило в голову. Иной раз шепотом говорилось о таких вещах — всегда с ужасом, может, с притворным, так что я никогда не думала делать что-то подобное с любым неодушевленным предметом. Конечно, я иногда видела сны, и что-то такое, вроде начала оргазма бывало, и я просыпалась. Я не понимала, что это, и не решалась говорить об этом. Я очень стыдилась таких снов, хуже того, я их боялась. И вот я приехала на Аврору.
