Айзек Азимов - Фантастическое путешествие II
Моррисон приложил палец к губам и огляделся.
Калныня спросила:
— Боитесь, что нас подслушивают? Сюжет для американского шпионского романа. В наши дни обнаружить «клопа» и уничтожить очень просто. Я всегда ношу с собой детектор и еще ни разу он не сработал.
Моррисон пожал плечами:
— Тогда говорите, что хотите.
— Наш друг — сам не политический экстремист, но он может использовать кое-кого из них в правительстве. В Америке ведь тоже есть экстремисты, не так ли?
— Те, кто считают, что наша политика в отношении Советского Союза слишком мягкая? — Моррисон кивнул. — Да, я встречал некоторых.
— Вот видите. Его пожирает честолюбие, и если экстремизм поможет осуществлению его планов, он станет экстремистом.
— Надеюсь, вы не думаете, что он способен организовать переворот в Москве и привести консерваторов к власти, причем успеть это сделать до моего отлета?
— Вы неправильно меня поняли, Альберт, он может убедить кого-нибудь в правительстве занять жесткую позицию и отложить ваше возвращение на неопределенное время. Он может быть очень убедительным, наш общий друг, особенно, когда он в полной власти своей мании. Он может повлиять даже на Наталью.
Калныня замолчала и прикусила нижнюю губу. Наконец, она посмотрела на него и сказала:
— Он не откажется от'своего замысла. Я уверена. Необходимо срочно вывезти вас отсюда. — Она неожиданно встала и короткими мягкими шагами пересекла комнату. Остановилась перед дверью, прислушалась и резко рванула ее на себя. Перед дверью с вкрадчивым выражением лица и приготовленной для стука рукой стояла Палерон.
— Что вы хотите? — грубо спросила Калныня.
— Я? — переспросила официантка.— Я — ничего. А вот вы? Я хотела узнать, не хотите ли вы чаю?
— Мы не заказывали чай.
— Я и не говорю, что заказывали. Я пришла из вежливости.
— Тогда уйдите из вежливости. И больше не возвращайтесь.
Палерон с покрасневшим лицом сквозь зубы произнесла:
— Может, я не вовремя?
— Убирайтесь! — крикнула Калныня. Она хлопнула дверью, медленно сосчитала до десяти (ее губы беззвучно шевелились) и затем вновь распахнула дверь. Никого не было. Она закрыла дверь на замок, отошла в другой конец комнаты и сказала:
— Она простояла там какое-то время. Я слышала шаги.
Моррисон ответил:
— Ну если время электронного прослушивания прошло, то появился спрос на старомодное подглядывание в замочную скважину.
— Но для кого она это делала?
— Ты думаешь, для Юрия? Вряд ли у него есть деньги, чтобы нанимать шпионов, или все же есть?
— Это может недорого стоить. Такая женщина может заниматься этим ради удовольствия.
Какое-то время они молчали, затем Моррисон сказал:
— Софья, если ты окружена шпионами, почему бы тебе не улететь со мной в Америку?
— Что? — она, казалось, не расслышала его.
— У тебя могут быть неприятности из-за того, что ты мне помогаешь.
— Почему? У меня есть официальные документы, чтобы поместить тебя на самолет. Я выполняю приказ.
— Если им понадобится, из тебя могут сделать козла отпущения. Почему бы тебе просто не улететь со мной в Америку?
— Вот как? А что будет с моим ребенком?
— Мы пошлем за ней позже.
— Мы пошлем за ней? Что ты мне предлагаешь?
Моррисон слегка покраснел:
— Я не знаю. Но мы, конечно, можем быть друзьями. Тебе понадобятся друзья в новой стране.
— Но это невозможно, Альберт. Я ценю твою доброту и заботу, или жалость, но это невозможно.
— Нет, возможно, это ведь не двадцатый, а двадцать первый век. Люди могут свободно передвигаться по всему свету.
— Дорогой Альберт, — сказала Калныня, — тебе хочется жить теорией. Да, люди могут передвигаться повсюду, но у каждого народа есть свои исключения. Советский Союз не позволит высококвалифицированному ученому с опытом минимизации покинуть страну. Подумай об этом, и ты поймешь, что это резонно. Если я отправлюсь с тобой, Советский Союз немедленно заявит протест, будет объявлено, что меня похитили. Во всех уголках мира поднимется шум, и, чтобы избежать кризиса, меня вышлют из страны. Шведы сработают так же быстро, как и в случае с тобой.
— Но в моем случае действительно было похищение.
— Многие поверят, что и меня тоже похитили, или предпочтут поверить. Десятки кризисов удалось погасить таким образом.
— Если ты будешь настаивать на том, что хочешь остаться в Соединенных Штатах...
— Тогда я больше никогда не увижу своего ребенка, да и моя жизнь будет в опасности. Кроме того, я не хочу лететь в Соединенные Штаты.
Моррисон был удивлен.
Калныня спросила:
— В это так трудно поверить? А ты хочешь остаться в Советском Союзе?
— Конечно же нет. Моя страна... — он замолчал.
Она сказала:
— Вот именно. Ты постоянно говоришь о гуманности, о важности глобального взгляда на мир, но если добраться до твоих чувств, то там окажется твоя страна. У меня тоже есть страна, язык, литература, культура, образ жизни. Я не хочу отказываться от всего этого.
Моррисон вздохнул:
— Ты права, Софья.
Калныня сказала:
— Я не могу больше оставаться в этой комнате, Альберт. Нет никакого смысла ждать. Давай спустимся в автомобиль, и я отвезу тебя к шведскому самолету.
— Он, наверное, еще не прилетел.
— Тогда мы будем ждать на аэродроме и, по крайней мере, я буду уверена, что как только он прилетит, ты сразу же взойдешь на его борт. Я хочу убедиться в том, что ты спокойно улетишь. А вот потом я хочу увидеть его лицо.
Она вышла из комнаты и начала спускаться по лестнице. Моррисон поспешил за ней. Они прошли по коридору, покрытому ковром, и вышли с другой стороны отеля. Там, у стены, стоял сверкающий черный лимузин. У Моррисона на мгновение перехватило дыхание:
Это — роскошная машина. Ты сможешь ее вести?
Калныня улыбнулась... и замерла. Из-за угла отеля вышел Конев. Он остановился, и какое-то время они неподвижно стояли, словно пара Горгон, каждая из которых превратила другую взглядом в камень.
85.
Первым заговорил Моррисон. Он слегка хрипло произнес:
— Ты приехал проводить меня, Юрий? Если так, то прощай, я улетаю.
Он сам почувствовал фальшь своих слов, сердце его заколотилось. Юрий бросил быстрый взгляд на него и вновь повернулся к Софье. Моррисон сказал:
— Пойдем, Софья.
С таким же успехом он мог и ничего не говорить. Когда она, наконец, заговорила, ее слова были обращены к Коневу.
— Что ты хочешь? — резко спросила она.
— Американца, — ответил Конев тоном не мягче. — Я его увожу.