Геннадий Карпов - Афродита Супярилярийская
Мрачный Алимамед сидел на каменистом спуске злосчастной площадки, погружённый в печальные думы. Толик опять уехал куда-то звонить, выяснять, не объявился ли где Рауф. Он ещё никак не мог поверить, что Рауф пропал, погиб. Толик всё надеялся, что тому, то ли моча в голову ударила, то ли бес в ребро, и он сейчас дома или у друзей, знакомых, или где-нибудь ещё пирует в обществе какой-нибудь красотки; злился и обещал ему жестокую судьбу за сорванную рыбалку и истерзанные нервы.
Алимамед застонал: что за несчастная судьба затащила его на эту треклятую рыбалку?! Три дня, как погиб Рауф. Три дня он трясётся, боясь лишний раз взглянуть в лицо Толика. Рыбалка накрылась, пропала рыба, которую поймали. Да и какая рыбалка, какая рыба – Толик, как узнал, что Рауф пропал, так и мечется, всё вокруг обрыскал. И его с собой таскает, не боясь, что здесь всё разворуют. Никогда Алимамед так не лазал и не бегал, даже в армии. Угнетало знание бесполезности и напрасности всей суеты… и то, что об этом не скажешь…
Приедет Толик, скажу ему, что всё – надо ехать в Баку… Алимамед застонал… Ы-ы-ы-ыыыы… Ы-ы-ы-ыыы… Не поездка – одно мучение! Рауф… Ы-ы-ыыыы… Жалко человека… Какой удобный напарник был! Под боком… Из-за дурости погиб! Профф-фесор!.. Ночью в развалины!.. Чокнутый… Сам виноват! Сам!.. Ы-ы-ыыыы… Что я скажу родителям Рауфа??… Рауф погиб, рыбы нет… Что я скажу Матанат?!.. Что я скажу родителям и братьям Рауфа?! Как буду смотреть им в глаза?!..
– Ва-а-ах! Ва-а-ах! – Алимамед сжал лицо и закачался. – Ва-а-ах! Ва-а-ах!!
От переполнявшей сердце горечи, желания хоть на время забыться Алимамед встал и начал бродить по площадке, вышел на другую сторону и увидел…
У берега в розово-жёлтой пене и мусоре колыхалось тело утопленницы с длинными рыжими волосами.
– В-ва-аай! – тоскливо застонал Алимамед. – Только этого мне не хватало, только это оставалось.
«Почему я такой несчастный??», – Алимамед оцепенело смотрел на утопленницу и горестные мысли, одна горше другой, мелькали в его голове, делая его всё несчастней и несчастней.
Неожиданно труп зашевелился, и вместе с ним зашевелились редкие волосы на голове Алимамеда. Нет, это ему показалось!..
Шевелится!!!..
Утопленница забарахталась и неуклюже приподнялась. Синяя трупная слизь и розовая пена обильно стекали с её бело-белого нагого тела. Ифритэ! Ведьма!!! Ужас парализовал Алимамеда, ему показалось, что он уже умер – сердце остановилось, руки, ноги охолодели, – отнявшись, язык не повиновался – крик застрял в груди…
Холод… Холод вокруг… Один только холод кругом… Холод волнами накатывающийся, холод, вынуждающий двигаться, холод отрезвляющий…
Рауф попробовал отползти, уползти, убежать от холода, от света, обжигающего даже сквозь зажмуренные веки. Холод, свет, боль рвали уютную пелену, опутывающего его, прорывались в затуманенный мозг…
Захотелось заплакать, позвать… Он вздохнул… Вместе с вздохом в рот попала противная горько-солёная вода… Ёще и ещё… Горечь вскипела внутри и разожгла огонь, который охватил всё тело…
Рауф стоял… Он шёл… Шёл и радовался твердому песку под ногами, свежему воздуху, приятно ласкающему тело, яркому свету, будившему сознание…
Напротив что-то… Кто-то стоял. Пелена спадала с глаз и они обретали зоркость. Кто это? Рауф неуверенно направился к незнакомому человеку. По сознанию прошла судорога, стряхнувшая завесу, туманившую мозг – в голове прояснилось. Пришло узнавание…
Удивительные изменения происходили с ифритэ. Жуткая синеватая слизь и розовая пена, стекая, образовывали позади неё мокрую дорожку, а ифритэ с каждым шагом розовела и наливалась красотой… Нет, понял Алимамед, это не ифритэ – это хордтан (оборотень-вурдалак) направлялся к нему… О, Аллах, спаси!!!..
О, Аллах!..
К Алимамеду шла прекрасная нагая пери с ясноликим лицом, затмевающим солнце и луну; с округлыми полными грудями, на которые хотелось смотреть и смотреть, не отрываясь; с узким гибким станом и тяжёлыми крутыми бёдрами, которые могли свести с ума всех мужчин мира.
Сердце Алимамеда забилось вразнос, дыхание спёрло. Пусть хордтан, пусть ифритэ, вампир, шайтан, иблис – Алимамед хотел прикоснуться к ней и умереть на её груди!
– Алик… – прошептала красавица-хордтан его имя.
Пусть хордтан!..
Нет – не хортдан… Супяри!
– Алик! Алик!!!..
И прекрасная дочь супяри, лёгкая и длинногая (таких красивых девушек он никогда и нигде не встречал и в кино не видел, и не представлял даже, что такие могут быть!), рванулась и бросилась ему на грудь. Чувства, объявшие Алимамеда, передать невозможно!!!
Алик… Алик! Алик!!! Сумасшедшая радость вспыхнула в нём и он кинулся к товарищу.
– Алик! Алик! Это я, я, Рауф. Алик, это я, Рауф! – без устали повторял Рауф, крепко прижимаясь к Алимамеду. Дикая радость и бесконечная любовь к нему переполняли Рауфа.
Постепенно до Алимамеда стало доходить, что неожиданно знакомым голосом беспрестанно повторяла супяри:
– Алик, это я, Рауф! Алик! Это я, Рауф…
Руки Алимамеда, ласкающие стан красавицы, замерли, голова закружилась от кошмара понимания…
«Что я скажу родителям Рауфа?! Что я им скажу??!! Что…», – и тут ещё более страшная мысль ожгла его:
«ЧТО Я СКАЖУ МАТАНАТ???!!!»Примечания
1
Дурак! Сукин сын!
