Геннадий Карпов - Афродита Супярилярийская
Алимамед застыл, парализованный ужасом. Потом его стала бить дрожь.
– Рауф! Рауф-джан! Ответь! Как ты там?
В ответ только бултыхание ссыпающихся в провал камешков.
Что делать?!.. Алимамед боялся не то, что спуститься – пошевелиться!.. Наконец, он заставил себя разжать пальцы и ползком перебрался подальше. Подождал, встал, набрался духу и стал очень осторожно спускаться по пологому спуску сзади ставшей дыбом глыбы. Страх когтями впился в сердце, незаметно для себя Алимамед вновь очутился животе и последние два метра прополз. Подползя к провалу, Алимамед заглянул в него. Темнота, затхлая сырость и молчание.
– Ра-а-у-уф! – жалобным голосом позвал он.
Тишина. С трудом чиркнул и зажёг дрожащими руками спичку. Бросил. Вроде колодца. Алимамед стал спешить, чиркать спичками о коробок, теряя и ломая их, бросая зажжённые вниз. Колодец. Внизу, в метрах четырёх, чёрное зеркало воды. И всё! Рауфа нет. Потонул! Последняя спичка полетела вниз, туда же полетел выпотрошенный и подожжённый коробок. Странный колодец со стенами облицованными плитами, на которых сквозь грязь и пыль просматривалась какая-то роспись.
Алимамед, пятясь раком, отполз от колодца и, опираясь о каменную глыбу, стал подыматься, как под гипнозом, не отрывая взгляда от зева, поглотившего Рауфа. Почти встал, когда неожиданно глыба качнулась и стала падать. И Алимамед вместе с ней, только глыба ушла вперёд, а он, упав на спину, ногами вперёд заскользил к колодцу, цепляясь за летящие вместе с ним камни.
– А-а-аы-ы-аа… – вырвался у него животный крик ужаса…
Он не видел как глыба ушла на прежнее место и остановилась, чуть сотрясясь от удара об упор. Алимамеда несильно подбросило и падение прекратилось… Не веря, что жив, потрясённый Алимамед приподнялся на локтях. Зева колодца как не бывало: его место занял плоский квадрат щербатого камня. Вот на нём-то он и лежал сейчас!
Алимамед резво перевернулся и на четвереньках побежал из ямы, моля аллаха, чтобы опять чего-нибудь не случилось… Он почти не помнил, как выбрался из развалин, спустился вниз и добежал до оставленных вещей. Лишь здесь, немного опомнившись, он начал осмысливать происшедшее.
Рауф погиб. И погиб из-за него. Это он его столкнул. Алимамед всхлипнул: проклятая рыбалка! проклятые развалины! – и зарыдал. Громко, навзрыд, сотрясаясь всем телом – слепо усевшись на рюкзак.
Постепенно он приходил в себя. Рауф погиб и ему уже не помочь. А как быть ему самому? Что делать? Всё рассказать?… Если его не убьёт Толик, то родители Рауфа, точно, посадят. А семья?! А дети?! Нет, нет, говорить правду нельзя. Скажу, Рауф один пошёл в развалины. А я… я не стал его дожидаться, думал догонит…
Забросив на плечи рюкзак, подхватив удочки и вёдра, Алимамед побежал. Была забыта усталость, не чувствовалась тяжесть ноши: страх и чувство вины гнали Алимамеда.
На площадке догорал костёр, рядом стоял накрытый котелок с ухой. Из «запорожца» доносился могучий храп, перекрывающий тихое звучание невыключенного радиоприёмника.
«Толик… Спит. Да, он же говорил, что почти не спал. Хорошо… Скажу, что пришли вдвоём, а потом Рауф ушёл к Искандер-галасы. Я лёг спать. Рауф обещал разбудить, когда придёт.»
Алимамед залез в палатку и попробовал заснуть. Никак не получалось. То ли он был чересчур перевозбуждён, то ли мешал жуткий храп. Изредка храп затихал, и тогда можно было расслышать, что именно передавалось по радиоприёмнику. «Маяк». Последние известия. «Двадцать один час шесть минут…» – объявил диктор.
Алимамед вылез из палатки и подошёл к котелку. Снял крышку. Пахло вкусно. «Э-э, пусть душа Рауфа попадёт в рай. Мёртвое – мёртвым, живое – живым». Алимамед стал накладывать себе ухи…
Поев, подумав и, боязливо оглянувшись на «запорожец», откуда продолжал доноситься могучий, с переливами храп, он плеснул, испачкав ухой ещё одну миску и ложку. «Скажу, что ел с Рауфом, а затем он ушёл – историческая муха укусила… Чтоб она сдохла!!!».
Укладываясь, он мстительно со злорадством подумал о Толике: «Знаем, знаем теперь, отчего до сих пор холостой. Принцесса ему! Ха! Какая же дура, раз переспав, ляжет с ним опять?!.. Только глухая!».
Всё случилось так быстро, что Рауф испытал испуг перемешанный с гадливостью лишь потом, когда весь ушёл под воду, пробил(?!) дно и был утянут вглубь причмокнувшим водоворотом, бешенным потоком понёсшим его сначала вверх, затем резко вниз в темноту, ударяя о скользкие стены, за которые не зацепиться… Затем его выбросило из темноты во что-то светлое. Тёмные воды, принёсшие Рауфа, закрутили, взбаламутили, замутили светлую светящуюся жидкость. Она заполнилась хаосом тёмных и светлых водоворотов, светящимися ошмётками, мутью, запузырилась, засверкала какими-то нитями и гроздями пузырей. Рауф уже наглотавшийся воды, но ещё чудом не задохнувшийся, стал барахтаться, инстинктивно пытаясь вырваться наверх к воздуху. И вырвался. Неожиданно легко. Голова вдруг оказалась над поверхностью воды, а ноги стукнулись о дно. Рауф выпрямился судорожно дыша и отплёвываясь. Он стоял по грудь в светящейся жидкости. По поверхности кучками плавала какая-то гадость. И запах, запах… Жуткая вонь!!! Вонь била по нервам, кружила голову и душила все чувства… Где он? В канализационном коллекторе?..
Уровень жидкости быстро снижался: уже по пояс, по колено, ещё ниже. Стараясь игнорировать вонь, Рауф понемногу осматривался. Вся поверхность жидкости светилась мягким зеленоватым светом. Свечение было похоже на фосфоресценцию. Стены светились чуть меньше. Рауф посмотрел наверх: неровный глыбастый потолок также фосфоресцировал, но очень слабо. Пещера. Конечно, какая может быть канализация в этих местах…
Рауф почувствовал слабость, закружилась голова, стали подгибаться ноги. Наверное от гадкого запаха. Неожиданно его скрутило и сильно затошнило. Он упал на колени и вырвал… Вода из под ног ушла совсем, но вони от этого меньше не стало. Его опять скрутило – ещё сильнее. Его выворачивало – он блевал, его опять выворачивало…
«Всё! Конец…» – успел между приступами обречёно подумать Рауф. – «Сколько же этой гадости я нахлебался?». Он упал, захрипел, тело забилось в судорогах. «Умираю», – мелькнула последняя мысль, и он полетел в колодец чёрного небытия…
Очнулся Рауф от всхлипов. Всхлипывал он сам – вода заливала ему лицо. Рауф тяжело приподнялся и сел, постепенно вспоминая где он и что с ним. Гладь пещерного озера колебалась, создавая блики на стенах и потолке громадной пещеры. Воздух был пронизан блестящей, искрящей дымкой. Вода опять прибывала, она уже покрыла ноги Рауфа. Что же это такое: вода или что?… Рауф пригоршней подхватил жидкость. Что-то вроде очень жидкого светящегося киселя. Рауф вдруг удивился самому себе: никакой реакции на то, что он сидит по пояс в непонятной жидкости, весь мокрый, светящийся – и нет ни беспричинного страха, ни судорог отвращения, ни мерзких мурашек по телу. Что это? Нервное отупление? Он прислушался к себе. Действительно, сейчас он не чувствует той дикой вони, что была поначалу, не ощущает ни холода, ни тепла, не хочется ни пить, ни есть. Не чувствуется тех болячек, которые получил упав и провалившись. Никаких мыслей по поводу этого не возникало. Хм, – светло, тепло и мухи не кусают. Ничего другого кроме этой затасканной фразы на ум не шло. Он стал думать о другом. Как долго он уже здесь? Успел ли Алик поднять тревогу? Скоро ли придёт помощь? Вспомнил про часы. Стрелки антиударных, водонепроницаемых, хвалёных импортных часов застыли намертво и никакие встряхивания, заводы, переводы стрелок не смогли заставить их придти в движение. Каюк часикам. Странное равнодушно охватило его…
