Михаил Савеличев - Две веточки орхидеи
Император притронулся губами к тонкой фарфоровой чашке, собравшей весь дневной свет и мягко сияющей в полумраке, и словно дождь пролился на запыленное окно и изнывающую от жары природу - зелень деревьев оттенила синеву неба, небрежный росчерк пера по тонкой бумаге ухватил скрытое очарование момента, а долгожданное решение наконец-то было принято сердцем.
- Пригласите господина Томагу, - попросил Император, любуясь своим рисунком. Он определенно удался и соединил в себе естественность, спонтанность, сомнение, переходящее в уверенность, жалость и жестокость рвущихся к небу могучих дубов. Деревья согласно шумели листвой и Император пожалел, что рядом нет Императрицы, или Нэко-тян - его новой, молоденькой наложницы, чья изумленная непосредственность вдыхала в него самого юность жизни. Определенно лучший рисунок.
Томага видимо ждал его приглашения где-то поблизости, так как пришел быстро, насколько позволяли этикет и его больные ноги. Церемония не предусматривала этого, но Император, находясь в самом прекрасном настроении, сделал легкий жест, и сегун прошел в домик. Без своих знаменитых мечей сегун чувствовал себя слегка неловко, собственно поэтому он и не любил подобных аудиенций, предпочитая действовать через доверенных лиц.
- Что вы можете сказать об этом? - спросил Император Томагу, протянув ему рисунок.
- Великолепно, мой господин, - ответил тот. - Росчерк пера как удар меча должен быть короток, эффективен и одинок. Искусство каллиграфии очень похоже на искусство войны - победа требует скупости.
- Но не сейчас, - заметил Император.
- Да, не сейчас, - легко согласился Томага, - но поверьте, я рассчитал все тщательно и пожертвовал многим. Я прошу только самое необходимое.
- Я подписал ваше прошение, - сказал Император. - Но скажите мне откровенно - как человек, понимающий стратегию, - неужели вы верите, что все можно вернуть назад? Заставить вновь цвести вишню?
Томага задумался. Император терпеливо ждал, рассматривая оставленную на столике чашку с недопитым чаем. Не слишком ли многого он требует от сурового воина, чья жизнь сосредоточена в его мече, а своим наложницам он декламирует избранные цитаты из Хагакурэ?
- Позвольте, мой господин, рассказать вам одну историю?
Император кивнул. Однако...
- Когда великого полководца Тайра Еритомо попросили привести пример величайшей воинской доблести, он долго перебирал в уме имена рыцарей древности и нового времени, колеблясь в выборе достойнейшего, и в конце концов сказал, что величайшей воинской доблестью обладает улитка, ползущая медленно вверх по склону горы. Она упорно движется к недостижимой цели и медленно сопротивляется однажды выбранному пути. Так и воин, выбравший путь смерти, должен понимать недостижимость его идеалов и противостоять соблазну войны. Доблесть творится не на поле боя, а в сдержанности и милосердии. Так меня учили. Ничего нельзя вернуть назад и выбранный путь уже ведет нас к неведомой цели. Но нет ничего плохого в том, если мы будем идти по дороге медленно, пользуясь любым удобным случаем, чтобы остановиться.
Император захлопал в ладоши.
- Достойный ответ.
Да, достойный ответ. Нам нравятся красивые слова и мудрые истории, словно в пустых фразах и содержится весь мир. Говорят (опять - говорят!) бог восточных варваров создал все своим словом, неудивительно что ему потом пришлось пожертвовать своим сыном и влить в слово живую кровь. Ничто не создается воздухом и ничто им не уничтожается. Коан Томаги забавен и, может быть, даже мудр, но он лишь только начало и война покажет сколько в нем правды, сможет ли он удержать в прихотливых фразах всю пролитую кровь.
- Благодарю, мой господин.
Томага ушел к своим мечам и войне. Решение принято и восточные варвары вскоре узнают, что такое атака панцирной конницы. Их оружие эффективно, но слишком медленно. Сегун не колеблясь накормит его вдоволь свежим мясом, чтобы оно захлебнулось и замолчало... Насколько долго? Никто не подскажет ответ. Слепая Богиня не лишила себя языка, но дала обет молчания. Она слышит вопросы и внимает молитвам, но рот ее запечатан...
Неведомыми путями кобыла все-таки вывезла О к трактиру. Пару раз на дороге неумелый наездник упал, не в силах вырваться из липких объятий дремоты, очень похожие на объятия Тян, считающей, что в основном на этом покоятся отношения между мужчиной и женщиной. О как-то слышал от старухи, что самураи умеют мочиться на полном скаку и не слезая со своего коня, но что до него, то ему была затруднительно даже на смирной лошади, да на прямой дороге досмотреть удивительно яркий сон в котором он предстал самому себе Императором.
Потирая ушибы и еще не совсем отойдя от видений, О с изумлением осматривал ветхий трактир, падающие ворота с почерневшими резными стойками и злыми ками, восседавшими на самом верху. Из-за ширмы, расписанной поблекшими журавлями, доносился довольный храп Тян - из-за отсутствия хозяина она решила рано не вставать. Обиженные куры бродили по двору и тыкались в пустые кормушки. Воняло передержанным пивом и лесом.
Будь О самим собой, он не медля бы взял палку и погнал глупую и ленивую девчонку на работу, поддавая ей по тощему заду и кривой спине, но проклятый сон определенно околдовал его. Он привязал кобылу к изгороди, распинал голодных птиц и уселся на порог, прислушиваясь к женскому храпу.
Трактирщик никак не мог разобраться в собственных ощущениях и воспоминаниях - духи леса тщательно перемешали их и сложно было понять - где кончается ничтожный простолюдин О и начинается Император. Или наоборот? Однако взболтанные чаинки постепенно осаживались на дно, голова О очищалась и согревалась поднимающимся солнцем, свежим ветерком, яркие воспоминания выцветали и рассыпались подобно песку и их теперь уже нельзя было отличить от впечатлений от сказок старой ведьмы.
О закурил, грустя над навсегда покинувшим его сознанием собственной значимости и выдуманности окружающей сейчас жизни с трактиром, храпом, курами и Тян. Повседневные заботы пролезали в голову, словно хитрые крысы в амбар (загнать кур, отдубасить Тян, напоить и покормить лошадь, подмести двор), но окружающий мир еще не приобрел в полной мере плоть и кровь творения Великой Аматерасу, и поэтому О никак не мог преодолеть собственное бессилие, загасить трубочку, загнать кур, отдубасить Тян...
Старик, возникший в проеме распахнутых ворот, готовых упасть от ветра на голову проходящего под ними, был самым обычным и сослепу О решил, что это Дзе заявился в такую рань, чтобы похмелиться после вчерашней пьянки.
- Здравствуйте, уважаемый, - поклонился гость и трактирщик окончательно убедился, что это не Дзе - таких слов тот отродясь не произносил и вряд ли знал.
