Николай Ларионов - Тишина
- Я был прав, - тихо сказал Быстров. - Это не стихийная вспышка, а организованное выступление. Мы пришли поздно.
Крутояров сжал кулаки.
- Нет, нужно выяснить, в чем дело? Чего они хотят?
- Вздернуть тебя на этом фонаре, - усмехнулся Лапицкий.
Часовые переговаривались между собой. Один из них выступил вперед, приподняв винтовку.
- Проходите отсюдова, граждане! Нельзя.
Лапицкий вздохнул и проговорил раздумчиво:
- Разве зрячие не бывают слепы... Идем, товарищи!
--------------
XI.
Человек на площади.
В кабинете председателя укома заседает военный штаб - три человека.
Три пары глаз впились, как пиявки, в глаза Николая Быстрова.
- Перед нами единственный вопрос, - говорит он, - вопрос о сопротивлении. Что у нас есть? По существу - ничего.
Открыл блок-нот.
- В городе регулярных войск нет. Караульный баталион - смешная пародия на защиту. Штаб может располагать только коммунистами, милицейским отрядом и отрядом ЧК. В общей сложности - двести человек против двух повстанческих полков.
Умолк, обводя глазами сидящих.
- Драться!.. - кричит, вскочив с места, Крутояров. - Драться... повторяет он тише и губы его дрожат.
Быстров внимательно смотрит на него.
- Еще кто?
Тяжело встает Лапицкий. Он, вернувшись с фронта, не успел побриться и его лицо ощетинилось ежом.
- Стоит ли швыряться пулями, вот в чем дело? Нас передушат, как котят. Быстров не точен в подсчете вражеских сил: а черносотенцев забыли? С мятежниками мы встанем лицом к лицу, и смерть будет видна, но за нашими спинами нож.
- А Брянская дивизия? - снова кричит Крутояров.
Лапицкий усмехается:
- В Брянске.
Крутояров быстро идет к столу.
- Товарищ Быстров, в этой комнате все коммунары. К чорту митингацию! Военный штаб организован и ждет дела.
Быстров выпрямляется над столом и тяжело проводит ладонью по лицу, как бы сгоняя усталость.
- Истине надо смотреть в глаза. Когда я говорил, что нас мало, я не говорил против борьбы. Бороться мы будем до конца.
Поднялся, раскачивая могучие плечи, немец Краузе - начразведот ЧК.
- У насс пьять пулемет. Дер диабель, ним ден путч!.. Я старий пулеметшик, о... о!.. Будет целий команда. Вин брехен зи ви глясс!.. С верху внисс, по улисс, поливать, как кишка.
--------------
Военный штаб заработал.
С городского телеграфа Лапицкий давал депешу в Брянск Белевичу:
"Снявшиеся фронта полки шестьдесят семь зпт шестьдесят восемь прибыли эшелонах станцию зпт выгрузились зпт выставлены пулеметы тчк Ежечасно ожидаем выступления тчк Городе пока спокойно тчк Наши силы ничтожны зпт получите ответственные полномочия требовать помощи кавдив экстренном порядке тчк".
Крутояров помчался по районам организовывать, устанавливать связь, вооружать. К ночи лошадь его околела.
Уком превращался в вооруженный лагерь. У себя в кабинете, вдруг как-то сплющившемся, утонувшем в махорочном дыму, Быстров раздавал коммунарам оружие. Было тихо. Лишь, как ремни огромного динамо, шелестели шаги приходящих, трещали револьверные барабаны, щелкали затворы винтовок.
Один Краузе, возбужденный до предела, организуя пулеметную команду, оглушительно ругался на родном языке.
... И зацветали окна человечьими лицами - одно в одно. Хмурью стягивались брови, пелена ложилась на губы. Только горящие светляки глаз падали за окна на улицы, а улицы, одеваясь в предвечерье, уже чуяли.
Радио губ несло по городу слова, обрывавшие сердце:
... Где, где?..
... Что?.. Откуда?..
... Идут... идут...
... Т-с... с!..
Глубоким вечером, когда уличную тишину прорезал переклич свистков между заставами, когда тягучее радио губ вогнало обывателей в насиженные квартиры и в домах стало темно, на площадь выбежал человек в распахнутом пальто, без шапки, и, приложив руку рупором к губам, надрывно крикнул в мертвые окна укома:
- В партейном клубе арестовали коммунистов! Пошли на тюрьму-у-у!
Быстров приказал задержать кричавшего, но, когда посланные спустились вниз, человек исчез.
Невдалеке шумно лопнули первые выстрелы.
--------------
XII.
В тишину чугуном.
У тюремных ворот лежала связанная охрана.
Пригрозив начальнику тюрьмы смертью, мятежники потребовали ключи.
Коридор был узок и темен. Стали жечь бумагу и щепки, найденные во дворе. Гремели ключи.
- Вылетывай, братва!
- Жив-ва-а!
- Кто хош - оставайсь!
- Крысам на вечерю.
- Братишки, у кого хлеб есть, свистни!
- У комиссаров.
- Хо-хо-хо!
- Всех распатроним к... матери!
Из захарканных клеток выползало человеческое отрепье.
- За што в отсидке?
- За то, за се - сами понимаете.
- И совесть не берет?
- Протухла в прошлом годе!
- Хо-хо-хо!
От тлеющей бумаги черная гарь оседает на лица. Грохочут засовы. Покрывая гул, кто-то кричит:
- Эй, кто стрелять могет, крой во двор, получать амуницыю!
Мятежная толпа разлилась по городу. Задребезжали стекла, на улицах хлопали беспорядочные выстрелы. Окраинами, чмокая в глинистой топи, карабкались к центру пулеметы, шли отряды повстанцев.
--------------
К утру уком был в мятежном кольце.
Быстров, стоявший ночь у окна, пошатываясь, подошел к столу, грузно опустился в кресло, положив голову на вытянутые руки: казалось, он засыпал.
За окнами звенела тишина. Широкие щеки площадей замлели под утренними поцелуями солнца.
Вбежал Крутояров.
Воротник его кожаной куртки был прострелен и дымился.
- В парке установили орудия... Нам нужно выйти отсюда!
Быстров поднял голову.
- Я устал... Я очень устал и плохо соображаю. Мне кажется, если выйти отсюда, то... смерть.
Внизу дробно застучали пулеметы. Крутояров бросился к окну:
- Это пулеметчики Краузе. Смотри, Николай!
На площадь с двух сторон выходили повстанцы. Несколько человек упали один за другим, остальные раскинулись цепью. У многих сбоку болтались котелки, на них дрожали солнечные зайчата.
- Их целая армия, - задумчиво проговорил Быстров, сдвигая брови. Откуда они берутся! Если...
Взрыв сотряс стены. Посыпались стекла. С потолка клочьями свисла штукатурка.
- Первый... - прошептал Крутояров. - Из парка...
Лицо Быстрова покрывалось алыми пятнами. Обернувшись к товарищам, столпившимся у дверей, он крикнул:
- Немедленно, все наверх! Ни одного здесь!
На площади вдруг стало тихо. В зияющие дыры окон, подхлестываемая ветром, вползла пороховая гарь.
Быстров сжал кулаки.
- Почему замолчали пулеметы?
И в тишине произнес кто-то внятно:
- Краузе... убит.
Внесли носилки. Краузе с обнаженной грудью, залитой кровью, лежал кверху лицом. Голубые глаза были светлы.
