Сборник - Фантастика 1969-1970
Наш институт работал над очень трудной и важной проблемой. Мы разрабатывали мгновенные нехирургические методы лечения травм на расстоянии. Вот, например. Человек упал с обрыва и разбился.
Пока его доставят в ближайшую клинику, будет уже поздно. Мы разрабатывали методику и аппаратуру, которая позволяла этот мешок костей и боли превратить снова в человека. Человек падал с обрыва и тут же вставал совершенно целым и невредимым.
Мы хотели уменьшить количество нелепых смертей. И у нас это уже получалось. Теперь я мог сказать: “Да, люди будут счастливее оттого, что я есть”. Сказать Сашке, то есть самому себе, и никому больше.
Только через полгода я смог выбрать время и купить билет в детство… Сашка на вокзал не пришел.
“Детская, нелепая выходка, - подумал я. - Обиделся, что я долго ие нрнезжал”. А я мог бы ему многое рассказать из того, о чем он мечтал.
Расстроенный, я вернулся в Усть-Манск. На вокзале меня снова пригласили в диспетчерскую.
– Что-нибудь с темпограммой? - с надеждой спросил я.
– Нет. Темпограмму мы послали. Дело вот в чем… У вас не было детства… Это невероятно, но это так.
– Что за ерунда! Ведь я видел… я уже разговаривал с Сашкой.
– Это был не Сашка, то есть это были не вы в детстве. Это был Ролан Евстафьев.
Ролан Евстафьев? Я не знал такого, но фамилия была мне знакома.
– У вас не было детства.
– Но почему он тогда приходил меня встречать? Да нет же! Это именно он, то есть я. Я это чувствую.
– У вас не было детства. Это совершенно особый случай.
Мне дали стакан воды. Наверное, вид у меня был растерянный и жалкий. Я плюхнулся в кресло, не в силах выйти на улицу. Меня не тревожили и больше ничего не говорили. Да и что они могли сказать. Они выяснили, что у меня не было детства. Почему и как это произошло, они не знают. И помочь тут они мне ничем не могут.
Когда у человека бывает трудное детство, говорят, что у него не было детства. Да! Но у меня-то не было детства, в прямом смысле слова не было!
Я немного пришел в себя. Настолько, чтобы нормально двигаться, не привлекая взглядов прохожих.
Через час я добрался до лаборатории. Было уже довольно поздно, и на месте оставались человека два или три. Я сел за свой стол и попытался собраться с мыслями.
Скоро лаборатория опустела. Может быть, перед уходом товарищи что-нибудь и говорили мне, но я не слышал… Только за стеной раздавался стрекот пишущей машинки. Это Елена Дмитриевна перепечатывала протоколы наших экспериментов.
Я сидел за своим столом и вспоминал. Выискивал в своей памяти факты и сопоставлял их, и вспоминал, вспоминал.
Тридцать лет назад я очень долго болел. Во время болезни я потерял память. Я не помнил ни друзей, ни знакомых, ни самого себя до этой болезни. Странно, но в моей памяти отчетливо сохранились знания и опыт начинающего молодого ученого. Исчезло только то, что касалось лично меня.
Я как бы родился заново. Ко мне часто приходила молодая Лена Евстафьева. Елена Дмитриевна Евстафьева. Много лет, как она работает моим секретарем. Однажды вечером, примерно через год после моей болезни, она вдруг заплакала за своим столиком, заставленным телефонами и заваленным деловыми бумагами. Я приподнял ее мокрое От слез лицо.
– Ты не такой, совсем не такой, - сказала она.
– Какой “не такой”! - глупо спросил я.
Она встала и ушла. Ушла из института единственный раз в жизни раньше меня. На мой вопрос потом она ответила:
– Не спрашивай. Ничего не было.
И я ничего не спросил у нее.
Я просто боялся услышать от нее что-то… Что? Не знаю…
Я набрал номер справочной и попросил продиктовать мне списки лиц, работавших в институте тридцать лет назад. Тогда это просто была большая лаборатория. Монотонный голос называл фамилии: Абрамов, Волков, Ролан Евстафьев…
Стоп. Он работал здесь же. Я продолжал вспоминать. Нет. Я не помнил такого.
Перебирая личные дела, я узнал, что Ролан Евстафьев умер в тот день, когда я потерял память.
Потерял память?!
И тут я понял. Я никогда не терял память. Меня просто не было.
Я возник… стал существовать в тот день, когда он умер.
Кто я? Киборг? Киборг, у которого вырезав аппендикс и который часто Страдает насморком?
Нет.
Его сознание, его “я” вписали в мое тело? Нет.
Он создал меня и умер. Тут, конечно, ни при чем ни мое тело, ни даже клеточки головного мозга.
Он создал меня в каком-то более сложном, более совершенном смысле этого Слова. Он создал мой образ мышления, мой интеллект. И я должен быть таким, каким он хотел видеть меня.
А этот мальчишка? Ведь он уже все продумал, потому он со мной говорил. Он уже, что я - это то, что он создаст в будущем, потому что уже ничего не успеет сделать сам.
Меня не должно было быть. Я не был предусмотрен штатным расписанием природы. Он создал меня. У меня не было детства. Он подарил мне кусочек своего. Я. не знаю, как он сделал такое невероятное открытие, невероятное и сейчас… Да и никто этого не знает…
Никто?
В соседней комнате зазвенел телефон. Елена Дмитриевна взяла трубку.
Он, этот десятилетний мальчишка, сделал для меня все, ничего не попросив взамен. Разве что порцию мороженого.
Он только один раз захотел встретиться со мной, чтобы проверить, правильно ли он поступит когда-то в будущем.
Я слышу, как Елена Дмитриевна встает со стула и идет к дверям моей лаборатории.
Сейчас она откроет дверь, и я все спрошу. Я спрошу ее, кто я.
И она мне все расскажет.
Дверь открывается.
Сейчас я все узнаю.
ВЛАДИМИР ОСИНСКИЙ Космический корабль
До Нового года оставалось еще шесть месяцев или немногим меньше, когда она, наконец, не выдержала и спросила у мальчика:
– Почему… так? Мы играем с тобой там, в роще на холме, и забираемся на деревья, купаемся в речке… ах, какая Студеная была вчера вода!… Нам весело, и мне… да, мне очень весело с тобой. Но… иногда ты словно уходишь кудато… Я вижу тебя, но так, как будто далеко… где-то… и мне туда не добраться… Почему?!
У девочки вздрагивали губы, она теребила косу, перекинутую на грудь, и смотрела на него широко открытыми вишневыми глазами, в которых были стремление понять, обида и что-то похожее на гнев, хотя какой там может быть гнев в двенадцать лет.
Мальчик не ответил, они молчали, и слышно было, как речка громко перешептывается с громадным темно-зеленым валуном, омывая его, - казалось, они трутся щекой о щеку.
Солнце зашло сразу, ночь… нет, неправда, что ночь падает на землю, - наоборот, летом она поднимается над землей, черно-голубая, высокая, израненная звездами.
Девочке надоело молчание, она обиделась еще больше, но вдруг увидела росчерк падающей звезды и, забыв обо всем, крикнула:
