Колин Уилсон - Философский камень
Теперь, когда я сознавал, что между нами существует какой-то телепатический контакт, интересно было замечать, как он действует. Сосредоточенным усилием я словно проникал в сознание Барбары. Напоминало чем-то случай, когда я побывал в Морской лаборатории во Флориде, где слушал через наушники голоса рыб: те же размытые, «подвижные» ощущения. Я мог угадывать этот неспешный поток, общую окрашенность и направленность мысли. Когда проснулась и захныкала девчушка, я мгновенно ощутил в себе обострившееся внимание Барбары, словно электрический звонок.
Сознательно этой телепатической связи Барбара не чувствовала, но инстинктивно догадывалась. Джекли за вечер дважды поглядел на нас как-то странно; думаю, заподозрил, что мы прежде где-то встречались. Удивился он и при изучении фотоснимков, заметив, с какой скоростью Барбара улавливает значение символов.
Ближе к полуночи, когда Джекли ненадолго вышел из комнаты, она спросила:
— То предложение все еще остается в силе?
— Конечно, — ответил я непринужденным тоном.
— Может, сначала лучше спросить у сэра Генри?
— Да зачем. Я позвоню ему утром, перед тем как нам выезжать.
Я знал без всякого вопроса, что ей хочется поехать вместе со мной.
Было в каком-то смысле облегчением, когда мы разошлись спать; постоянная связь прервалась, и я мог думать, не опасаясь, что Барбара меня «подслушает». Я спал на кушетке в гостиной, она — в кабинете Джекли, дети – на двуспальной кровати в свободной спальне. Подумать предстояло о многом. Установить телепатическую связь усилием воли я, как известно, не мог. С Литтлуэем это иногда случалось, но только когда мы оба сознательно к этому стремились. Что в таком случае произошло? Я предположил, что к этому имеют отношение «они». Как «они» этого достигли?
Самым очевидным и разумным шагом было бы как-то прервать контакт с Барбарой. Если бы я заподозрил о происходящем на ранней стадии, это было бы легко: просто соблюдать в отношениях нормальную дистанцию. Теперь Барбара смутилась бы и обиделась; и хотя я знал, что теоретически это, может быть, лучше всего, но решиться на это не мог. Мне почему-то было хорошо, и хотя я не мог сказать наверняка, не очередная ли это уловка, упираться было бессмысленно. И я мирно заснул.
Часа в три я проснулся: заплакала девочка. Из своей комнаты вышла с фонариком Барбара и прошла в спальню к детям. Там она пробыла минут десять; слышно было, как она перешептывается с ребенком. Затем она вышла и, помедлив в нерешительности, наклонилась через спинку дивана посмотреть на меня. Я встретился с ней взглядом и одним движением откинул одеяло. Она поняла и спустя секунду лежала возле меня. Мы лежали молча; меня охватило чувство глубокого удовлетворения. Теперь, когда наши тела соприкасались, я буквально сознавал вкус ее сознания, словно это было какое-то уникальное блюдо; сознавал даже младенца внутри нее. Сексуального возбуждения не было; секс — это попытка войти в большую близость, а мы ею уже прониклись. Барбара спала возле меня часов до шести утра, потом ушла к себе. Я лежал, раздумывая, из какого источника исходит удовлетворение от брака, и размышляя, насколько прав Платон в своем мифе о том, как ищут по свету свои половины разделенные души.
Я отдавал себе отчет, что, сделав этот шаг, я подверг нас обоих опасности, не говоря уже о детях. Но знал я и то, что наступил решающий этап. Боя с тенью больше не будет.
Примерно в восемь тридцать Джекли уехал к себе в музей. Фотографии манускрипта и мой перевод он прихватил с собой. Около половины десятого, как раз когда Барбара заканчивала собирать вещи, он позвонил из музея.
— Я показываю перевод одному здесь коллеге, Отто Карольи. Он очень хочет с вами познакомиться. У вас есть время заскочить сюда перед отъездом?
Я ответил, что есть. Знакомиться с Карольи особого энтузиазма не было (я о нем впервые слышал), но и неудобства тоже.
Карольи оказался приземистым широкоплечим человеком с продолговатым лицом и носом-томагавком; говорил он с сильным венгерским акцентом, Джекли представил его как автора монументальных «Мифов о Сотворении». Было в нем то огромное обаяние, присущее столь многим интеллигентным центральноевропейцам. Мы втроем (Барбара повела ребятишек на прогулку) зашли в кафе выпить кофе. Карольи, как я понял, был приверженцем Юнга. Мифы он расценивал как чистого вида поэзию, первые творения человеческого духа. Ватиканский манускрипт он посчитал настолько важным, что сокрушался, что не уделил ему достойного места на страницах своего внушительного труда; себя же он насмешливо сравнил с Бертраном Расселом, который, едва закончив свои «Principia Mathematica», получил письмо от Фреге[219], делающее всю проделанную работу никчемной. Во всяком случае, он готов написать объемистое приложение к английскому переводу мифа майя о сотворении мира.
Мы беседовали еще долго после того, как Джекли пришлось возвратиться к себе в кабинет, обсуждали Юнга, Фромма и мифологическую школу в психологии. Глубина инсайта у Карольи впечатляла; это наглядно демонстрировало, что у человека нет необходимости в «видении времени» для того, чтобы улавливать реальности истории. В ряде моментов мне хотелось его подправить, но я понимал, что он пожелает узнать, откуда у меня такое мнение, так что я благополучно придал некоторым из своих инсайтов вид гипотез. И когда мы уже собирались уходить, он удивил меня словами:
— Вы знаете гораздо больше, чем желаете мне сказать.
Я решил не отрицать этого.
— Возможно. Но, боюсь, обсуждать это пока не могу.
— Я понимаю, — сказал он. — Но когда сможете, я был бы счастлив, если б вы вспомнили обо мне.
— Обещаю, что да.
Стоя с ним на ступенях музея, я сказал:
— Кстати, вам никогда не попадались мифы о сотворении, где действуют какие-то странные силы, обитающие в земле?
Секунду он размышлял, затем покачал головой.
— Такого, как у ваших майя, нет. Есть множество мифов о чудовищах. Вот у племени маунгве маками на территории бывшей Южной Родезии[220] был миф о темном боге со звезд. Но ничего похожего на ваших Великих Старых.
Когда я разворачивал машину, Карольи подошел и наклонился в окно. На лице у него была улыбка.
— Мне только что подумалось об абсурдной параллели к вашей легенде древних майя. Вам не доводилось слышать о деле Евангелисты?
— Нет.
— Дело об убийстве в Детройте в конце двадцатых годов. Не буду вдаваться в детали... (он глазами показал на детей), скажу только, что жертва преступления возглавлял религиозною секту. Он написал огромный талмуд о праистории мира, и, помнится, там фигурировали странные создания вроде ваших Великих Старых. Я, пожалуй, смогу выслать историю о том деле, если вам интересно.
