Колин Уилсон - Философский камень
— Дядя Робби сказал же, что вы делаете периёты. — Очевидно, слово «переводы» он воспринимал как что-то сходное с «перелетами».
Мать ребятишек была высокой и стройной, хотя, судя по всему, где-то на шестом месяце беременности. Мне понравилось ее спокойное, интеллигентное лицо с большими серыми глазами. Она сказала, что прочла мое письмо к Джекли и ей интересно, сколько уже времени я изучаю язык майя.
— Ой, давно, — ответил я уклончиво,
— Дядя Робин в самом деле чувствует себя как-то неловко. Все сокрушается, что таким отпетым дураком себя выставил. Правда, я даже представить не могу, чтобы он на кого-то кидался: на него это просто не похоже.
Для того, чтобы сменить тему беседы, я вынул фотографии Ватиканского манускрипта и стал показывать ей изображения божеств и демонов майя. Девчушка подлезла посмотреть на картинку, где ощерившийся бог разрушения всаживает обоюдоострое копье в похожее на собаку создание, и спросила:
— А почему он так боится?
На секунду я подумал, что она говорит про собаку, но она, оказывается, показывала на демона. И тут до меня дошло, что ребенок прав и видит глубже, чем я. Откуда эта жуткая, угрожающая гримаса? Она была обратной стороной злобного веселья бирюзового черепа; скорее страх, чем сила.
Когда Джекли вернулся, а я допил принесенный секретаршей чай, мы пошли из музея. Мальчик Мэттью, увидев мой красный спортивный автомобиль, заявил, что хочет ехать именно на нем. Поэтому женщина с детьми поехала со мной и показывала дорогу к квартире Джекли в стороне от Кингз-роуд. Эта спокойная, явно интеллигентная женщина вызывала у меня живой интерес (хотя было в этом что-то странное: такое же безотчетное любопытство возникло у меня сегодня к официантке, подававшей чай в «Стрэнд Лайонз»). Женщина рассказала, что живет в Дорсете, а сейчас остановилась временно на квартире у дяди. Я поинтересовался, чем занимается ее муж; она ответила, что он художник. Затем добавила:
— Только вместе мы теперь не живем. Я развожусь.
— Не прижились вместе?
— Не в этом дело. Он ужасно нестабильный. Да он еще уехал, и не один, — добавила она негромко.
— И что вы думаете делать?
— Секретарю понемножку у дяди Робина. Надо время, определиться...
— Если интересно, — вырвалось у меня, — можете поработать у нас с Литтлуэем. — Действительно, Литтлуэй сегодня еще обмолвился, что ему нужен секретарь на полставки, вести переписку.
— А детей куда?
— Он не против. Они у вас вроде смирные.
— Вы их еще не знаете, — с улыбкой сказала она.
Когда через полчаса выходили из машины, мне казалось, что мы с ней знакомы уже несколько лет. Очень напоминало то, что я испытывал к Кларете: глубокая, телепатическая симпатия.
Пока дети смотрели телевизор, а Барбара готовила, мы с Джекли сидели в кабинете и беседовали о Ватиканском манускрипте. Лгать было поперек души, но выхода не оставалось. Приходилось создавать впечатление, что язык майя я изучаю уже долгие годы, а к выводам шел путем долгого и напряженного размышления: невозможно было объяснить Джекли ментальные процессы, с помощью которых я делал свои заключения. Ему они наверняка показались бы гаданием на кофейной гуще. К счастью, себя в этой области Джекли считал полным дилетантом (хотя знания у него были очень внушительные) и полагал, что мой диапазон гораздо шире, чем его, Поэтому, когда некоторые доводы я приписывал Уильяму Гейтсу, Уорфу или Кнорозову, он не требовал, чтобы я называл вещи конкретнее. Во время беседы я был сражен необычайной честностью и порядочностью Джекли. Трудно было представить, что такой человек мог так разъяриться на Литтлуэя; неуютство пробирало при мысли, что «они» обладают такой силой.
Мы возвратились в гостиную посмотреть новости и выпить по бокалу. Мальчик не отходил от меня, засыпая расспросами о машине, девочка тоже последовала его примеру. Позднее я стал рассказывать им на ночь сказку, сидя возле кроватки рядом с их матерью, — что-то наподобие «Спящей красавицы» И когда уже закончил, произошло, нечто странное. Мальчик неожиданно спросил:
— А ведь чудовищ по правде не бывает, да же?
Мне невольно подумалось о том, как сбрасывали в колодец Чичен-Итца детей, и о темных богах, требовавших такого ублажения; вопрос застал меня врасплох, и я невольно вздрогнул, правда, не в буквальном смысле, Барбара в этот момент поглаживала по волосам девчушку и рукой нечаянно коснулась меня. Тут она крупно вздрогнула — физически, — и в ее взгляде мелькнул испуг.
— Что такое? — встрепенулся я.
— Так. Как-то мурашки пробежали.
А выходя через несколько минут из спальни, я понял, что она каким-то любопытным образом находилась со мной в прямой умственной связи, словно телефонные собеседники, ворвавшиеся случайно в чужой разговор. Но почему? Да, действительно, я пробрасывал идею, что Барбара могла бы стать той самой женщиной, которую я ищу, с кем можно поделиться своим секретом, приобщить к операции. Меня привлекала не одна красота, хотя ее плавное овальное лицо было на редкость привлекательным. Я думаю, это оттого, что я увидел Барбару с детьми и понял, что она не просто интеллигентная женщина, но еще и мать. Мне нравилась Кларета, но она держалась особняком: мужчина был ей нужен по личным причинам, как любовник. Этой женщине муж был нужен без всякой сексуальной подоплеки; она любила своих детей и хотела вырастить их максимально благополучно. Это давало Барбаре преимущество перед обычной женщиной; она выглядела более зрелой.
Но это не объясняло прямого телепатического контакта. И вот теперь я впервые проникся подозрением. Какой интерес у «них» в том, чтобы свести нас вместе? Ответ был по-недоброму очевиден. Потому что с женой и детьми я буду более уязвимым.
Выводы из этого следовали глубоко тревожные. Мистические инсайты за весь этот период «примирения» — неужто не более чем попытка под видом мнимой безопасности усыпить мою бдительность? Поскольку прямым и очевидным фактом было то, что, завершив перевод, интерес к «ним» я утратил. Я почти готов был смириться, что Великие Старые в основе своей были благими. Не это ли в целом подразумевается Ватиканским манускриптом, что «они» постоянно были на стороне человеческого рода?
Весь остаток вечера я подавлял в себе смутную тревогу, зная, что она передастся Барбаре. Беспокоиться слишком причины не было. На меня у «них», похоже, прямого воздействия нет. И насчет их враждебности я легко могу ошибаться. Подожду до возвращения в Лэнгтон Плэйс, прежде чем взяться за этот вопрос.
Теперь, когда я сознавал, что между нами существует какой-то телепатический контакт, интересно было замечать, как он действует. Сосредоточенным усилием я словно проникал в сознание Барбары. Напоминало чем-то случай, когда я побывал в Морской лаборатории во Флориде, где слушал через наушники голоса рыб: те же размытые, «подвижные» ощущения. Я мог угадывать этот неспешный поток, общую окрашенность и направленность мысли. Когда проснулась и захныкала девчушка, я мгновенно ощутил в себе обострившееся внимание Барбары, словно электрический звонок.
