Андрей Бочаров - Я и Я (сборник)
Валерий будто увидел себя глазами этого человека – недалекий, жадный, но очень удачливый торговец. Один из тех мелких шакалов-рвачей, которые никогда не переведутся под луной. Он, этот самый торговец, не мог знать всего объема конфликта и не представлял, какие данные сейчас, в эти минуты, получает вся система безопасности. Но он угадал время.
– Я переговорю с тобой завтра. Нет, послезавтра. Отдельно.
Бронз повернулся и так же медленно пошел к зеленой арке, только рисунок толпы вокруг него теперь был другой – быстрый и нервный. Начиналась маленькая война, и виртуалы-саркофажники не знали, будет ли она для них победоносной.
Олефир попытался вспомнить, как звали Бронза еще двадцать лет назад – до того, как игровой ник заменил ему родное имя. Где-то в глубине памяти было готово раскрыться досье, но Валерию вдруг расхотелось перечитывать эту информацию. Она была несущественной.
* * *Квартира Олефира теперь напоминала банковский сейф, причем не простой бронированный ящик, а наглый, агрессивный инструмент для сохранения денег, который при случае может и током ударить, и пол из-под ног выдернуть.
Меры предосторожности.
Первые сутки спровоцированных им военно-судебных действий не принесли явной победы ни одной из сторон. Валерий на экранах видел графики поданных исков, встречных исков, вынесенных судебных запретов и прочих юридических действий. Сами по себе они были дорогостоящими, но прямого ущерба нанести не могли. Обе стороны пытались парализовать охранные структуры соперников и принудить их к все более серьезным закупкам новых средств обороны.
Обвиняли, понятно, в экологической вредности, в аморальности, в косвенных попытках неуплаты налогов (недоказанное обвинение в прямой неуплате падало на доносчика). Туго шли гражданские иски по шпионажу в пользу внеземных цивилизаций – стороны подали их практически одновременно.
Людям почти уже и не требовалось вмешиваться в работу прокурорских, адвокатских и общеюридических программ. Диспуты шли по ту сторону логики и за пределами человеческого мышления. Лепта, которую внес иск Валерия Игнатьевича Олефира, поданный в союзе с некоей критикессой, практически ничего не могла изменить.
В дополнение к искам шли диверсии.
Здесь люди тоже были вроде как ни при чем. Они лишь выпускали джиннов: одни комплексы механизмов конструировали другие, те – третьи, все это переоформлялось на новых владельцев, пока конец цепочки не терял всякую юридическую и конструкционную связь с исходными звеньями. Тогда механизмы ползли убивать своих противников. Или летели. Могли просто катиться. Главное, чтобы враждебные действия направлялись только на указанные мишени.
А то нагрянет инспекция преображенных – тех оцифрованных людских сознаний, которые имеют в государстве реальную власть и для которых разборки каких-то там обманников все равно что собачий лай. Война закончится, останется одна общественная терапия.
Особую пикантность всему конфликту придавало расположение сторон. Обе группировки жили в одном большом агломерате зданий, да еще с общим экологическим циклом. Это все до ужаса напоминало ранее Средневековье в Колизее – две суверенные деревни, которые существовали в разных концах трибун и враждовали по лилипутским поводам.
Олефир, не вылезая из виртуальности, азартно наблюдал за процессом. К нему тоже могли нагрянуть какие-нибудь электронные стрекозы и занести фиолетовую наноплесень. По счастью, он жил за три квартала от воюющего агломерата, в такую даль экспедицию могли отправить только по очень серьезному поводу.
Стороны испробовали вирусы, паразитов плюс небольших прыгучих роботов, смахивавших на тушканчиков. Меньше чем за сутки поменялись стратегия, тактика, даже эстетика боевых действий.
Когда обманники смогли замкнуть водопровод, да так, что он потреблял столько же энергии, сколько и раньше, а воду не выдавал, Валерий понял, что кризис наступит вовремя и еще – что в одиночку ему не справиться. Слишком быстро росла стоимость транзакций свежих идей, это тянуло за собой перепроверку сторонами всех вероятностных линий. Он не сможет одновременно быть в двух местах, а малейшее промедление – и другая сторона разведает замысел, сделает выводы.
Нужен был двойник. Следующий клон, запасной, который уже вызрел в коконе. Необходимо было только загрузить в него последнюю копию себя. В этом решении чувствовался запах мертвечины, в нем сквозил фатум, отчаяние и гнилая неизбежность. Вот чем закачивается солнечный оптимизм первых часов новой жизни – чеканным словом «надо» и очередной могилой.
Валерий сосредоточился и мысленно вызвал «старшего брата».
* * *Олефир трехдневной свежести – всего-то времени прошло с посещения его личного колумбария – осторожно проходил все ступени охраны обманников. При нем не было ничего электронного или механического. Проверяли его и на предмет биологических подлостей, однако сканеры не засекали новые цепочки нейронов в мозгу и вообще усовершенствование нервной системы.
Ждали вирусов или модифицированных насекомых. Ну, в крайнем случае, ядовитой слюны.
Валерий прошел последнюю прозрачную кабинку в череде других, тонкие осьминожьи щупальца выпустили его. Перед ним открылось начало длинного изгибающегося коридора. Еще бы сутки назад он поразился той продуманной, филигранной эстетичности здешнего дизайна, когда и очертания, и фактура, и свет, и все возможные смыслы предметов укладывались в одну фразу: «Добро пожаловать!» – причем произнесенную без лишней помпы, без навязчивости или лести. Людей просто приглашали пройти дальше.
Сейчас Олефир мог поймать пределы этой гармонии, вычислить ход мысли авторов.
Только вот на лице и в мыслях по-прежнему надо было поддерживать восхищение, пусть и не горящее, не истовое, но заметное.
Коридор серый, коридор черно-красный, мраморная лестница. Чем дальше, тем больше вокруг голограмм. Иллюзии заменили букеты цветов, а потом и вазы, в которых эти букеты стояли. Отделка стен, паркет, росписи на потолке – все это становилось обманом. В уме посетителя горела иная, более правдивая картинка, однако Валерий понимал и другое: даже голый железобетонный коридор местные проектировщики сделали вполне гармоничным, и было в этих пропорциях какое-то очарование функциональной простоты.
Иллюзии, в которых здесь жили люди, потребовали уйти от эстетической прямолинейности. Никаких коконов, здесь их не называли иначе как «саркофагами». Действительность невозможно отменить – ее разрешено только приукрасить. Пышный, даже избыточный декор призрачного убранства – и аскетичная обстановка в реальности. Обманники могли видеть все. Волшебство было в том, что каждый из уровней реальности по-своему оказывался независим – и одновременно они были необходимы друг другу. Эта гармония противоречий скрывала прямую ложь, только не могла изжить ее совсем.
