Андрей Бочаров - Я и Я (сборник)
Олефир пробирался по тесным улочкам, таким узким, что стоило открыть дверь дома, как протиснуться дальше можно было только боком. Под подошвами хрустели панцири жуков, приходилось отмахиваться от мошкары. Небо над головой светилось тысячей светлячков.
Взрослые люди здесь еще спали. Дети были предоставлены сами себе, и даже в самое глухое время по улицам бродили кучки ребят, занятых своими, малопонятными посторонним делами. Иногда они обращали внимание на одинокого пешехода, но в карманах Олефира всегда хватало игрушек, а на лице мелькала вполне искренняя улыбка.
В центральные артерии этого муравейника следовало пробраться, пока утренние работники метлы и прочие коммунальные служащие не начнут перегораживать своими тележками все проходы. Тогда местные начнут ходить по крышам, заскрипит сеть из мостков и простых досок, переброшенных над улицами, – только уж очень хилые эти мостки, чужой здесь легко сломает шею. Да и местный житель в любой момент мог уйти в другой мир, а постороннему даже до ближайшей точки выхода приходилось несколько часов топать ножками.
И в одной из глинобитных мазанок, которые внутри были куда просторнее, чем снаружи, и в которых сотни дверей готовы были открыться в самые удивительные места, – так вот, там ворочался с бока на бок некий молодой человек. Ему все больше надоедали иллюзии, пусть и совершенные. Ему хотелось посмотреть большой мир и, может быть, встретить там свою настоящую любовь…
На широких центральных улицах пульсировали мостовые. Это было еле ощутимое вздрагивание камня под ногами, будто сердце Земли билось где-то неподалеку. А оно как раз поблизости и находилось – под единственной площадью. Хотя это был, скорее, амфитеатр с очень большой сценой и низкими трибунами. Там слышался мерный, медленный, но неостановимый стук, потому как каменное сердце не качало кровь, а только пыталось ударами снизу проломить мостовые.
– Голосуй за поправку к Конституции, твое неотъемлемое право на удовольствие!.. – прошипели на ухо.
Это в утренних сумерках к Олефиру пытался приклеиться какой-то горбатый агитатор в пончо. Здесь уже началась политическая жизнь. Правда, агитатор мог бегать только по отведенному для него квадрату и потому остановился у границы своего участка, а Валерий пошел дальше, не обращая внимания на призывы изменить Основной Закон.
В «Желтой Ахайе» был только один способ наверняка переговорить со здешним начальством – занять узловое место в будущей толкучке. Валерий отсчитал семнадцать шагов от первой ростральной колонны по направлению к серой арке выхода на Смоляной переулок и остановился ждать. Под ногами у него как раз было странноватое подобие креста – чтобы получить такое на желтом песчанике, надо очень долго топтать его каблуками со стальными набойками. Здесь каждый камень был украшен подобной меткой, для надежности ориентации – многие пытались высчитать правильное место. Только уж больно характерной была небрежность ударов, будто обладатель набоек знал, что его «крест» опознают в любом случае.
Видно, Олефир умудрился сделать это уже после своего крайнего сохранения, потому память об этих действиях не сохранилась. Полезный привет из прошлой жизни.
Чем ярче становились светлячки на небе, тем больше густела толпа. И скоро уже полусфера бело-огненных искр накрывала упорядоченную барахолку.
– Больше «серых клонов»!
– Новые саркодраги!
– Торчинг! Торчинг!
– Реализм тошнотный, реализм тошнотный!
Час шел за часом, и вот толпа особенно сгустилась – жаждущие встречи всегда донимали Бронза. Валерия не толкали, у спокойно стоящих людей был приоритет. Наконец он встретился взглядом с высоким, загоревшим, плохо выбритым человеком, одетым в пыльную, походившую на сенаторскую тогу, накидку. Сам Валерий тоже был здесь немного другим – высоким, но болезненно худощавым. Другие просители замолчали.
– Снова ты.
– А то!
– Системы охраны впаривать будешь?
– Война неизбежна.
– Обыкновенные суды неизбежны. Война – нет.
– С мертвецами судиться всегда проще, – неожиданно подмигнул собеседнику Валерий. – По моим расчетам, мы как раз сейчас сможем увидеть первую атаку.
– Не верю, – Бронз мотнул головой, но взгляда не отвел. – Ты слишком обижен на свою смерть – мы сожгли позапрошлого тебя.
– Давай еще подождем, поверишь!
– Ты так нагло говоришь, будто сам организуешь войну.
– Хочешь проверок? Я готов.
– Ты слишком легко на них соглашаешься, – собеседник никогда бы не возглавил эту банду эгоцентричных лентяев, верь он простым проверкам.
– Просто я очень хочу получить свои комиссионные…
Олефир щелкнул пальцами, и обычный экран, появившийся в воздухе, показал всем, что делается на складе коконов. Некий старик в самодельной одежде, лаптях из аппаратных шлейфов, с ладанкой на груди и солидным стволом в руках шел от установки к установке. Заглядывал в дисплеи с изображениями лиц и характеристик спящих.
– Думаешь, я не знаю? – Бронз ощущал состояние систем в любое время суток. – Он вполне безобиден.
И старец Бражников действительно был спокоен, отец семейства искал будущего жениха своей внучки, молодого человека, которому надоедают иллюзии. Только вот лицо в соседнем с жениховым дисплее что-то затронуло в его душе. Олефир сейчас не мог знать, что именно. «Третий Адам» только понимал, что здесь проявляется работа «старшего брата»… Глаза у старовера опасно сузились, и он весь подобрался.
А дальше все произошло очень быстро. Старик решил действовать. Во всяком случае, охранная система подумала именно так. Рявкнула сирена, вспыхнули красные предупредительные лампы. Старика это вразумить не могло: что ему до сатанинских огней? Следующий шаг охранной системы – выстрел резиновой пулей. Он должен был разрушить «пушку» в руках Бражникова. Но старик не выпустил из рук оружия (еще бодрый, с мрачной усмешкой подумал Олефир). Растрескалась только внешняя радароустойчивая оболочка, и меньше чем через секунду он спустил бы курок.
Старика могла остановить только смерть. И она пришла в обличье свинцовой пули.
Вокруг Олефира стало чуть просторнее, а в большом зале некоторые баки-коконы распахивались, как вспоротые брюха селедок, и оттуда почти что выпрыгивали самые нервные из виртуалов. Как были, в трубках, проводах и маточной слизи, они шли к мертвому телу со снесенным затылком, и скоро вокруг уже стоял кружок людей, недовольных своим выходом из цифровой нирваны.
– Права на «возгонку» они так вам не оставят, – это был эффектный момент для обращения к Бронзу. Тот оставался в «Желтой Ахайе» и стоял, полуприкрыв веки, – слишком много сигналов к нему поступало.
