Герберт Циргибель - Иной мир
Последние слова она произнесла шепотом.
Ее признание протрезвило меня, но оно не избавило меня от всепоглощающего желания.
— Расскажи мне о своей жене, — попросила она.
— У меня нет жены, — сказал я, — и нет смысла говорить об этом. О ней не стоит вспоминать. Кто тот мужчина, которого ты не можешь забыть?
— Его зовут Бедрих и он художник.
— А дальше?
— Больше ничего. Я люблю его.
— Значит, он останется твоим лучшим воспоминанием.
Она кивнула.
Мы немного помолчали. Затем я спросил: «У него есть имя — я имею в виду, как у художника?»
— Нет, — сказала она, — но я думаю, он что-то может, несмотря на то, что у него нет общественного признания.
— Да, такое бывает, — сказал я. — Художникам не всегда стоит завидовать и совсем не стоит, если у них есть голова на плечах.
Соня не ответила. Между нами была снова продолжительная тишина. Я взял ее за руку.
У входа в каюту появился Чи.
— Извините, я не хотел бы мешать вам, но может быть вы хотите посмотреть интересный спектакль?
— Нет, — сказал я, — ни спектакль ни трагедию.
— Что же это тогда? — спросила она.
— Это ни Шоу ни Пауст.
Меня разозлило то, что Чи помешал нам.
Чи сказал: «Суперновая, такое редко увидишь, интереснейший процесс. Действие происходит в созвездии Большой медведицы, а именно южнее звезды Каппа. Вам нужно поторопиться, если вы еще хотите что-то увидеть, максимальная яркость кажется уже достигнута.
Он снова пропал.
— Я хотел бы знать, какими категориями он мыслит, — сказал я. — Южнее Каппы! У порой создается такое впечатление, что ему даже нравится это путешествие. Южнее Каппы что-то стало ярче, и восторгается этим.
— Он чудесный, — сказала Соня. — Когда я еще работала в больнице, у нас был профессор, который был похож на него. Он проводил эксперименты с сильными ядами над самим собой. Во время третьего он умер.
— Ну да, чудесный. Мы тоже проводим эксперимент над собой, и мы тоже проведем эксперимент твоего профессора.
— Пойдем в сад, я хочу посмотреть на Суперновую.
— Я хочу остаться с тобой наедине, Соня.
— Для этого у нас еще есть время, Роджер. Пожалуйста, пойдем со мной.
Я неохотно последовал за ней.
В саду щурился, глядя в окуляр.
— Еще одна катастрофа в космосе, — ворчал он, — ты посмотри на это, серая плесень. Звезда надувается, словно мыльный пузырь и снова опадает. Бесполезно, как все в этой идиотской Вселенной.
Он отошел на шаг в сторону, чтобы уступить мне место.
— Оставь пожалуйста в покое плесень, — грубо сказал я и посмотрел на светлое пятно южнее Каппы.
— Эта ядерная реакция разыгралась примерно сто лет тому назад, — сказал Чи. — Повышение интенсивности такой звезды в сорок миллионов раз превышает первоначальную величину.
— Я в этом не сильно разбираюсь, — ответила Соня.
— Я тоже нет, — заметил Гиула, — и это меня не интересует. В сорок или в сто миллионов больше — какая важность.
— Нашему Солнцу пришлось бы светить примерно сто миллионов, чтобы произвести энергию, которая образуется при возникновении Суперновой, — объяснил Чи.
Я думал, есть вещи поинтереснее, чем дебаты об этом светлом пятне, например, Соня, ее кожа мягкая словно шелк…
— Вся наша Солнечная система ничтожно мала по сравнению с размерами, которых достигает такая звезда…
Что Солнечная система по сравнению с ее глазами…
— Пожалуйста, Соня.
Я уступил ей место и словно ненамеренно дотронулся ее руки. Чувствовала ли она, о чем я думал? Паганини забрался в люк.
— Я тоже хочу посмотреть, — прокряхтел он. — Что новенького на Земле?
— Мы смотрим не на Землю, Паганини, — сказал я, — она не так важна. Мы наблюдаем Суперновую.
— Это хорошо, — пробормотал он, — Суперновая — я озвучу ее. Моя третья часть целиком посвящена радиоактивности. А в завершение последует маленький пассаж из концерта для скрипки E-Мажор. Стюарт, ты знаешь это место, ты тоже, Соня…
Он вдруг начал напевать чудесное адагио второй части с необыкновенной нежностью и самоотдачей. Непонятно, что происходило в его больном черепе. Едва он закончил, он снова начал сквернословить. Он посмотрел на новую.
— Праматерия, адская глотка, протоны, дерьмовый мир! Ах, Соня, мой солнечный луч!
— Заткни сейчас же свой рот, — сказал Чи.
Но Паганини не заткнулся.
— Эй, Стюарт, ты знаешь, что прекрасно?
— Да, я думаю ты знаешь, что прекрасно, Паганини.
— Ты ничего не знаешь, скажу я тебе…
— Молчи, Дали! — крикнула Соня.
— Но я хочу сказать это! — упрямо настаивал он.
— Ты должен замолчать.
Соня схватила его за руку и хотела утащить прочь. Он вырвался.
— Я скажу ему наушко. Он должен знать, что прекрасно.
Он подошел ко мне и что-то прошептал на ухо.
— Конечно, что прекрасно, — сказал я.
— то он сказал? — спросил Гиула.
— Прекратите же наконец эту болтовню, — вспылила Соня.
— Я озвучу всю Вселенную! — возвестил Паганини. — Никто не видит то, что я вижу, и никто не чувствует то, что я чувствую.
— Да, ты ангел мудрости, — сказал Гиула, — а теперь исчезни, работай дальше над своей симфонией.
— Помоги мне, Соня, у меня болит голова. Пойдем, мне нужна твоя помощь.
— Он лжет, — сказал я, — у него не болит голова.
Паганини посмотрел на меня дельфийской улыбкой.
— Соня, моя голова ужасно болит.
— Сатана послал его к нам на борт, — крикнул я, когда Соня действительно последовала за ним.
— Он действительно страдает, — сказал Чи.
Гиула засмеялся.
— Ты страдаешь, Чи. Пару недель назад я тоже думал, что она святая. Но у нее нет сердца. Были бы мы на Земле, я бы нашел для нее название..
Чи вдруг вскочил, и не успел Гиула оглянуться, как получил две оплеухи. Чи продолжил бы избивать его, но состояние неуверенности остановило его.
— Гиула, — взволнованно сказал он, — я тебе врежу, если ты сделаешь еще одно замечание о Соне!
Гиула побледнел, и я тоже испугался. Таким я Чи еще не видел.
— Я больше ничего не скажу, — заверил Гиула, — я больше не скажу ни слова.
Чи посмотрел на меня. Он постарался говорить спокойно, когда произнес: «Ты прав, она не святая, потому что она гораздо больше. Она человек, и ты должен склониться перед ней на колени, мы все должны. Когда б мы были на Земле, того, что только что произошло, не было бы вовсе. У тебя бы не сорвалось с губ это замечание, а я бы не ударил тебя. Эти несколько месяцев изменили нас — и не в хорошую сторону. Что будет из нас? Перед нами длинный путь. Мы должны прожить его до конца — как люди. Я хочу, чтобы ты всегда думал об этом, Гиула, это касается всех нас. Или мы постоянно будем осознавать это, или же мы вернемся обратно на круг, из которого однажды появилось человечество».
