Далия Трускиновская - Деревянная грамота
- А могло быть иное - среди бойцов былой полюбовник сыскался, заметил Богдаш. - У Одинца с братией сейчас денег-то немного, у них после Масленицы деньги появятся. Коли хорошо повоюют. Так, может, не деньгами ее взяли, а лаской.
- Насчет ласки тебе, конечно, виднее, - Тимофей прищурился. - А, может, и медную сковородку подарили...
- Да чтоб те с места не встать! - Богдаш вскочил, шуба рухнула наземь. Вот те крест - куплю ту сковородку да по лбу тебя тресну!
Данила, ужаснувшись, схватил товарища в охапку.
- Да ладно тебе, - сказал ему, даже не приподняв зада от лавки, Тимофей. - Ему до сковородки бежать далеко, пока добежит - остынет.
И тут Данила вспомнил Семейку - вернее, тот позорный час, когда Семейка, не сходя с места, не повышая голоса, спас его от Сопли. Что-то было в их повадке одинаковое, в голосе - малость с ленцой, во взгляде, явственно говорившем: лучше отойдите, люди добрые, не то рассержусь... Надо было как можно скорее освоить эту мужскую науку - говорить негромко, без гнилых слов, и внушительно, как полный сил батька - с сыновьями-подростками, которых при нужде несложно и выпороть.
- Пошли, Данила, - Богдаш двинул плечами, показывая, что объятие - не к месту. - Пошли, вдвоем все обговорим. Так что ты толковал - переманили Авдотьицу? Давай-ка сначала.
Они вышли в проход между стойлами, оставив Озорного в одиночестве размышлять о медных сковородках. Богдаш, не оглядываясь, пошел вперед, накинув на одно плечо шубу, Данила - за ним, вспоминая...
Вспоминал же он - что такого ему толковала Авдотьица, когда прибегала в последний раз?
Вызвала из конюшен, встала с ним у ворот, чтобы все видели - молодого конюха подцепила (таково было мнение искушенного Желвака), стала расспрашивать, не нужно ли сбегать куда - она, мол, с охотой...
И тогда же Данила, вспомнив про ее удачный розыск в Хамовниках, пошутил... пошутил... что-то он ей такое сказал смешное, на что она рассмеялась и подтвердила свою готовность хоть пешком по льду в те Хамовники бежать... и еще смеялась, что не худо бы всех соседок допросить, на что Данила ей сказал...
Тут парень призадумался.
Он ответил, что это вряд ли потребуется, имея в виду, что вот-вот должна сработать ловушка, а тогда уж розыск двинется вперед семимильными шагами, найдутся те налетчики, что похитили деревянную грамоту у подьячего с ярыжкой, и от них можно будет тянуть ниточку в Хамовники, а не наоборот...
Авдотьица так явственно домогалась еще работы и, соответственно, денег, что Данила даже почувствовал себя неловко. Девка ему нравилась, он и не подозревал, что в ней такая неукротимая жадность завелась. Потому он и распрощался с Авдотьицей поскорее - выскочил-то на мороз в одном зипунишке, да и дела на конюшне сами не делаются.
- Я вот о чем тревожусь, - честно признался он, когда Богдаш привел его в другое тихое местечко, самому Даниле прекрасно знакомое, - у водогрейного очага. - Не сказал ли я ей чего лишнего? В последний-то раз она прибегала перед тем, как мы за табачниками гонялись. Она все спрашивала - не надобно ли еще в Хамовники? А ей-то чем Хамовники полюбились? Я, может, ей сказал, что больше они нам не нужны, и она...
Объяснить, какой вывод сделала Авдотьица из его слов, Данила не мог, хотя чувствовал - дело неладно.
От очага шло ровное и сильное тепло. В первую Данилину конюшенную зиму уж как он это сооружение проклинал! Сколько сюда ведер ледяной воды перетаскано! Очаг вместе с вмурованным в него огромным котлом стояли в дальнем углу, на случай, если начнется пожар - чтобы не сразу на стойла огонь кинулся. Конюхи, что носили к стойлам ведра с теплой волой, по дороге половину выплескивали - а кому по воду бежать? А Данилке...
- Она обезопасить тот двор в Хамовниках хотела, - понял Богдаш. Стало быть, у тех людишек, у Одинца с Соплей, совесть нечиста. И была нечиста еще до того, как они того сторожа при покойниках треснули и тело вывезли. Вот тебе еще довод - всякий разумный человек, чем кулаками махать, попытался бы тело выкупить. А эти сразу - в лоб! Оно и видно стеночники! Хотя Одинцу пора бы и поумнеть - я о нем слыхивал как о хорошем бойце. Говорят, старый знаток его охотницкому бою обучал.
- А тебя кто учил?
- А я не на Москве учился. Меня маленьким отсюда увезли, и вернулся я уже... - Богдаш замолчал, явно припомнив нечто малоприятное. - А потом вспомни, как у приказных грамоту отняли! Тоже ведь - набросились, прибили да и удрали. Одно к одному - кулачные бойцы потрудились!
- И похоже, кто тело выкрал, тот и грамоту отнял, потому что уж тело-то с грамотой прочно связано! - воскликнул Данила. - Стало быть, Одинец, или кто там у него умный, потому Авдотьицу раскусил, что ждали неприятностей! Может, грамота и по сей день там обретается?
- Поди знай! Коли неприятностей ждали - так и перепрятать могли. Гляди! Тащится!
К водогрейному очагу неторопливо шел Тимофей. Его встретили молчанием.
- Я вот подумал, - сказал Озорной, - что и сегодня-то мясные пироги дешевы, а завтра и вовсе за бесценок пойдут, должны же пирожники от последних припасов избавиться, не то - пропадут. Что, коли завтра с утра запастись да и устроить хороший обед? И на Кормовом дворе тоже все подчищать начнут. Я вот после вечерни туда загляну - авось и нам чего перепадет, не все же повара с кухонными мужиками по домам растащат.
- А загляни, - позволил Богдаш. - Вон Семейка собирался с сестрой сговориться, чтобы блинов нам напекла. По сколько скидываться будем?
Блинов и кроме как у Семейкиной сестры можно было раздобыть в большом количестве. Но конюхи не хотели жевать их на морозе, впопыхах, они хотели достойно сесть за стол, перепробовать все приправы, и выпить в меру, и неторопливо съесть столько, сколько брюхо примет.
Пока обсуждали будущие блины - явился и Семейка.
Вновь конюхи свели вместе все, что узнали, охотясь за неуловимой грамотой...
- Завтра с утра, свет, пойдешь к тому Трещале, - решил Семейка. Купца с товаром, говоришь, скоморох поминал? А ты погляди - не появился ли в Трещалиной стенке кто новый. Ведь они, сучьи дети, не только ведомых бойцов из стенки в стенку переманивают, они еще и новых приводят да до поры в тайне держат! Отыщет такой замухрышка Перфишка где-нибудь в Пустозерске тамошнего надежу-бойца, сманит в Москву, прибережет его какой-нибудь Трещала до последнего - да вдруг и выпустит! А есть купцы и даже бояре, кого хлебом не корми - дай боем потешиться! И они стенке, которая им полюбилась, и вино выставляют, и денег дают. Вот и Перфишке перепадет.
Данила слушал, кивал, увязывал Семейкины слова с тем, что знал и подметил сам.
- Больше толку было бы, коли бы я к Одинцу пошел, - сказал он. - Но только с Соплей у меня дружбы не выйдет. Я с ним уже сцепился - сам до сих пор не пойму, что он на меня налетел?
