Далия Трускиновская - Деревянная грамота
Он пустил громкий струнный перебор - и замер с поднятой над гуслями рукой:
- Потешил? Выметайтесь!
- Каждому свое спеть надобно, - объяснил он потом Даниле, уже отдав Лучке гусли и пробуя пальцем веревку на накрах. - Вон молодцы - жеребцы стоялые, им такого спеть, чтобы ржали. А то, бывает, вдовая купчиха или даже боярыня тихомолком веселых позовет. Ей другое, чтобы с девками да с комнатными бабами посмеялась да разожглась...
Он тихонько запел:
- А матушка дочери говаривала, говаривала да наказывала: а капуста в масле - не ества ли то, молодица в шапке - не девка ли то, а веселый молодец - не утеха ли то? А и ела чеснок - отрыгается, целовала молодца то забыть нельзя! ..
Томила резко оборвал припевку и вздохнул, что для скомороха было уж вовсе неожиданно. Вспомнилось, видать, унылое... Но стыдным показалось скомороху тосковать у всех на виду, он выхватил у Лучки гусли и рванул струны самым разудалым образом:
- Во хорошем, во зеленом садочке гуляла душа красна девица! ..
Он повторил эти слова и продолжал песню с каким-то скрытым, потаенным удальством:
- Гуляла душа красна девица, увидал удалой добрый молодец. Не моя ли то жемчужинка катается, не моя ли то алмазная катается? А уж я бы ту жемчужинку проалмазил, посадил на золотой свой спеченик...
Данила удивился незнакомому словцу - что бы такое у молодца могло быть золотым?
- Посадил на золотой свой спеченик, ко яхонтам, двум камушкам, придвинул! ..
И опять Томила резко оборвал песню.
- Спеченик - это что такое? - спросил Данила.
- А непонятно?
- Другое же слово есть!
- Другое - не во всякую песню лезет.
Данила вспомнил - ходил с Тимофеем в церковь, слушал проповедь, и батюшка на всю церковь, громогласно, называл то, что в Божьем храме произносить грешно, не менее коротким, но более благопристойным словом "уд".
- Можно и так, - согласился скоморох, - да скучно получится. А спечеником у нас деревянный гвоздь называют.
- Трещала-то сегодня будет? - спросил Данила.
- Трещала у богатого купца обедает. А потом к другому зван.
- Чтобы те купцы стенке денег заплатили?
- Там все куда занятнее! Иной купец по-простому платит: полюбилась ему стенка, потешила его, он и дает старшему три или пять рублей, чтобы между молодцами разделить. Да только не те это деньги, ради которых рожу под кулак подставлять.
- Поединщики за охотницкий бой больше получают?
- За охотницкий - больше. Да ведь тебе не для того учиться надобно, чтобы на лед выходить. Я вас, конюхов, знаю - у вас другое на уме...
- У тебя-то у самого что на уме? - неожиданно для себя спросил Данила.
Скоморох вскочил с лавки.
- А ведь я чуял! Ты неспроста к кулачным бойцам заявился! Чего тебе от нас надобно?!
И он, возможно, сам того не осознавая, собрал свое ладное, опытное тело в стойку - левым боком вперед, левый кулак - к груди, правый - готов пролететь по дуге и обрушиться сверху.
Данила мог бы повторить то, до чего додумался третьего дня скоморох, повздорил с Богдашкой, или с кем-то безымянным, не суть важно, охота посчитаться. Это и враньем-то великим бы не было - Данила сильно хотел разобраться с Соплей. Но сейчас, видя угрозу, он вдруг вспомнил о своей шляхетской гордости.
- А коли чуял - так сам знаешь, чего мне надобно!
- Вот оно что?! И кто ж тебя подослал? Молчи! Сам знаю! Нет у меня! Шиш он получит!
Лучка, изумленный такой стремительной переменой настроения, только поворачивал голову от Данилы к скомороху и обратно.
- А вот как закричу слово и дело государево... - негромко пригрозил Данила.
- Кричи! Кричи! Соседи к шуму привыкли! Да не надсадись! Куда-а?!
Тут лишь до парня дошло, что скоморох - в ярости, что удалось нашарить у него больное место, но толку с того будет мало - Томила готов бить, и бить насмерть!
Данила кинулся напролом!
Бывают мгновения, когда голову следует уволить от принятия каких бы то ни было решений, а всю власть предоставить рукам и ногам. Данила еще мог бы объяснить, почему оттолкнул подскочившего к нему Лучку, но о том, что сам он успел метнуться вбок, к лавке, догадался лишь тогда, когда предмет, им подхваченный за края обеими руками и вознесенный ввысь, был со всей дури надет на голову Томиле.
Одновременно кулак скомороха, вылетев сбоку, так огрел парня по шее, что тот улетел к стенке.
Все же Даниле повезло - он успел кое-как уйти в скрут. Болезненная наука, которую так сурово преподал ему Богдаш, втемяшилась-таки в косточки и в жилочки. Поэтому Данила, улетая, чуть ли не в воздухе развернулся, продолжая начатое скрутом движение, и, всего на миг оказавшись к противнику спиной, проскочил вдоль стены. Сила движения опять повернула его - и он, двинув одним локтем орущего Лучку, а другим - обалдевшего и почему-то бездействующего Томилу, оказался в сенях. Оттуда прыгнул на крыльцо, сбежал вниз и опрометью понесся к калитке.
- Имай его! - пронзительно завопил Лучка, но было поздно. Те из бойцов, что повернулись к крылечку на этот вопль и увидели стоящего в дверях скомороха, уже не успевали настичь Данилу.
- Кобеля спускай! - кричал сверху Лучка. Но и это приказание опоздало Данила выскочил на улицу. Некоторое время он бежал, потом перешел на шаг. Пронзительный голос Лучки словно застрял в ушах - хоть прыгай на одной ножке, чтобы его оттуда вытряхнуть.
- Ишь ты, имай его... - пробормотал Данила. И тут голос снова возник в голове, прозвучал самый первый отчаянный Лучкин крик:
- Гусли!!!
И Данила наконец-то осознал, каким головным убором снабдил неприятеля.
Он рассмеялся. Все было замечательно! Даже то, что колпак с меховой оторочкой остался в Трещалином доме. Горячая голова не нуждалась ни в каких колпаках! Легкие пушистые волосы, радуясь свободе, вскинулись, каждый закурчавился на свой лад.
С этим ощущением нечаянного праздника Данила быстрым шагом несся к Аргамачьим конюшням. Он знал, что услышал от Томилы очень важные слова, и торопился скорее их обсудить с Семейкой, Богданом и Тимофеем.
Товарищи, услышав в шорной про это новое похождение, только руками развели. Первым опомнился Тимофей.
- Сам же ты, аспид, своими руками дверь к тому треклятому Томиле закрыл и засовом заложил! На какой козе мы теперь к нему подъедем?! .
- Да я ничего плохого не хотел! Он сам как с цепи сорвался! оправдывался Данила. - Он... он...
Парень хотел как-то объяснить Тимофею, что Томила был чем-то сильно озабочен, что вел себя как человек, ожидающий беды и так измученный этим ожиданием, что начало неприятностей вызывает в нем нехорошую, бешеную радость. Но слов не хватило.
- Погодите, светы мои! - прервал их перебранку Семейка. - Давайте-ка все еще раз с самого начала повторим. Ты, Данила, слышал, как скоморох с Перфишкой Рудаковым сговаривались.
