Джон Хоукс - Чёрная река
Бегун встал между барабаном, обтянутым кожей зебры, и статуэткой африканского божка.
— У нас в Берлине друзья. Они рассказали, что «Вечнозеленые» придумали программу, которая называется «Тень». Уже запускают бета-версию. Эта прога следит за всеми в городе, используя данные от радиочипов и камер наблюдения. Если она пройдет испытание в Берлине, ее запустят в Германии, а потом — по всей Европе.
Линден взглянул на матушку Блэссинг.
— В Берлине у них теплое местечко. В этом городе расположен компьютерный центр Табулы.
— Мы даже знаем, где этот центр находится, — добавил Джаггер. — Наш человек, бегун по имени Тристан, говорит, что здание — там, где раньше была Берлинская стена.
— Все, пока нам большего знать и не нужно, — сказал Холлис. — Спасибо, что пришел, Джаггер, — поблагодарил боец, открывая Свободному бегуну дверь. — Не теряйся.
— Где меня искать, ты знаешь. — Джаггер не спеша подошел к выходу. — Я хочу только знать, у Габриеля все хорошо?
— Беспокоиться не о чем, — ответил Линден. — Его охраняют.
— Я и не беспокоюсь, просто знайте: Свободные бегуны все еще говорят о нем. Габриель заставил нас поверить, что есть еще хоть какая-то надежда.
Джаггер ушел. Матушка Блэссинг сняла с плеча футляр с мечом и пересекла комнату.
— Он может проболтаться об этом месте. Странника нужно унести.
— Вам больше нечего сказать? — спросил Холлис. — А как же информация, которую сообщил Джаггер?
— Происходящее в Берлине нас не касается.
— Если «Тень» заработает, то скоро везде будет, как в Берлине.
— И это неизбежно, — ответила матушка Блэссинг.
Холлис посмотрел на серебряный медальон у себя на шее, и сердце захлестнул ледяной гнев.
— Носитесь себе по миру с мечом и думайте что угодно, но я не позволю Табуле победить.
— Вообще-то, мистер Уилсон, от вас требуется подчинение. Никак не инициатива. Только слепое подчинение и храбрость.
— Вот зачем вы показали мне тело Вики! Чтобы сделать из меня идеального солдатика?
— Судя по всему, — холодно улыбнулась матушка Блэссинг, — не получилось.
— Я уничтожу убийц моей Вики. Но я привык делать все по-своему.
— Вы не знаете историю Табулы и Арлекинов. Война между нами длится тысячи лет.
— И к чему это привело? Вы, Арлекины, настолько погрязли в прошлом — в своих мелочных традициях, — что проиграли войну.
Линден присел на скамейку.
— Не думаю, что поражение окончательно. Сейчас мы на перепутье, нас ждут перемены. Пора предпринять решительные действия.
Матушка Блэссинг развернулась ко второму Арлекину. Лицо ее было каменной маской, но темно-зеленые глаза смотрели решительно и сосредоточенно.
— Это что же, ты на стороне мистера Уилсона?!
— Я не вставал ни на чью сторону. Надо признать, мадам: Табула нас больше не боится. Пора перестать прятаться.
Матушка Блэссинг принялась расхаживать по комнате, дотрагиваясь до футляра с мечом. Казалось, она готова убить кого-нибудь, лишь бы доказать, что еще жива.
— У вас есть предложения, мистер Уилсон?
— Я собираюсь в Берлин. Выйду на немецких Свободных бегунов и уничтожу программу «Тень».
— В одиночку?
— Все к тому и идет.
— Вы обречены на провал… если только с вами не будет Арлекина. Любой, даже самый успешный план потребует моего участия.
— А что, если я не возьму вас? — спросил Холлис.
— Выбора нет, мистер Уилсон. Из того, что вы нам сказали, ясно, что вы не хотите быть наемником, а намерены участвовать как союзник, на равных. Будь по-вашему, я принимаю это условие. Но даже союзникам требуется чуткое руководство.
Холлис выждал несколько секунд, затем кивнул. Матушка Блэссинг слегка расслабилась и улыбнулась Линдену.
— Не вижу причин, по которым мистер Уилсон не захотел бы взять меня с собой. Ведь я всего лишь милая ирландочка среднего возраста…
— Oui, madame. Une femme Irlandaise…[19] с очень острым мечом.
37
Время от времени к Габриелю в камеру наведывались блондин и темнокожий в белом халате; отвозили его вниз, в школьный спортзал, где больше не играли в бадминтон или баскетбол. Ныне там допрашивали пленников. Как ни странно, в аду методы были те же, что на земле — боль и страх вызывались теми же способами; но волки проведали о барьерах, разделяющих измерения, а потому называли пытки: огненная, воздушная, земляная и водная.
Во время воздушных пыток Габриелю связывали руки и за локти подвешивали к баскетбольному кольцу. Странник висел в нескольких дюймах над полом, а его спрашивали:
— Летаешь? Ну полетай-полетай, может, станешь сговорчивей… — Тут кто-нибудь толкал Странника, и он раскачивался взад-вперед, пока плечевые суставы почти не расходились.
В другие дни Габриелю прижигали кожу раскаленными прутьями, окунали его головой в бак с водой.
Но страшнее всех была земляная пытка. Как-то Габриеля выволокли из камеры и, завязав глаза, потащили на задний двор школы. Опустили в глубокую яму и… начали медленно закапывать. Холодная земля закрыла ступни, поднялась до колен, потом выше… Время от времени двое волков останавливали пытку, чтобы задать все те же вопросы: «Где проход? Как найти его? Кто знает, как отсюда выбраться?» Земля дошла до лица, с каждым вдохом попадая Габриелю в нос. Наконец волки откопали его.
Пока длились пытки, Габриель не переставал думать, не попал ли в плен отец? А может, на острове есть еще группировка, которая и захватила Мэтью? Или он давно нашел выход? Тогда какой урок извлек отец из посещения этого мира?
Ненависть и гнев обладали здесь бесконечной силой, но Габриель сумел сохранить в сердце сострадание.
Странник отказывался есть, а голодные тюремщики с радостью сжирали все, что он оставлял нетронутым в миске. Постепенно юноша ослаб, исхудал. Однако живы были воспоминания о Майе. Габриель помнил, как они тренировались в Нью-Йорке — помнил неудержимую фацию Арлекина, помнил грусть в глазах Майи, и как тела их соединились тогда в часовне. Те мгновения ушли навсегда, но иногда казались намного реальнее того, что окружало здесь Габриеля.
Блондин называл себя доктором Дьюитом, а негр — мистером Льюисом. Оба страшно гордились именами, как если бы они предполагали аристократическое прошлое и, вероятно, светлое будущее. Льюис — возможно, из-за лабораторного халата — вел себя сдержанно, тихо; Дьюит напоминал большого мальчика на школьной площадке. Порой, когда они вдвоем волокли Габриеля по коридорам, Дьюит шутил и сам же смеялся. Оба боялись комиссара — в этом секторе города тот был властен над жизнью и смертью каждого.
