Михаил Кривич - Над милым порогом
Он ничего больше не хотел в жизни, лишь бы горбатый завелся.
Во дворе, где жил рыжий, за зеленым забором колол дрова незнакомый верзила. Он нехотя объяснил, что о рыжем знать не знает, что покупал этот дом совсем у другого человека, а рыжий здесь жил на птичьих правах, так, снимал комнату. И где он теперь - неизвестно. Может, в Якутске, а может, в Батуми.
Дмитрий Степанович впал в отчаянье. Он исправно ходил в институт, здоровался с тетей Шурой, отсиживал за столом положенное время, прощался с тетей Шурой, возвращался домой, ужинал, смотрел программу "Время" и ложился спать. Сны ему не снились. Не то чтобы с полетами, вообще никакие не снились. Один раз, правда, он увидел себя в воздухе и хотел взмыть повыше, но тут понял, что сидит в телеге без лошади, а в руках у него вожжи, которые ни к чему не привязаны, и, как только он потянул за них, телега рассыпалась, с визгом отвалились колеса, и Дмитрий Степанович рухнул с малой высоты. Он проснулся, встал, выпил воды, посмотрел бессмысленно в темное окно, лег и уснул мертвым сном, до будильника.
Уже стояло лето. В ближайший библиотечный день Дмитрий Степанович, повалявшись от души в постели, напился чаю и отправился на рынок за свежей зеленью. По пути его подхватил сосед на "Москвиче".
- Что пешком-то ходишь? - спросил сосед.- В ремонте твоя, что ли? Мою тоже на той неделе заколдобило, и ни в какую. Не заводится, хоть умри. Хорошо еще, добрый человек посоветовал - проверь, говорит, контакты прерывателя, дела на пять минут, проще пареной репы. Не поверишь - завелась?
Дмитрий Степанович слушал его болтовню вполуха, и только один раз помимо воли насторожился, как будто слово, случайно оброненное, зацепило в нем какую-то струну. Он напрягся, чтобы вспомнить. Проще пареной репы... Что тогда говорил ему рыжий, после того как они отправили восвояси соседа на "Москвиче"? Конечно, горбатый может ездить на чем угодно, не только на картошке, и мало ли почему картошка ему разонравилась!
Он относился к горбатому как к родному.
Дмитрий Степанович выскочил у рыночных ворот, скорым шагом прошел вдоль летних открытых рядов и, не прицениваясь, накупил гору овощей, набил ими две вместительные пластиковые сумки. Потом поймал такси и назвал шоферу адрес института.
Тетя Шура обрадовалась его приходу, но, будучи работником дисциплинированным, сказала только:
- Предъявите пропуск.
В боксе никого не было. Горбатый выглядел скверно. Капот был опущен, дверцы открыты.
Дмитрий Степанович прислонил сумки к каменной стене и отправился в лабораторию. Там было шумно. Орало радио, свистел чайник, джинсовые ребята сидели на подоконнике и обсуждали шансы "Спартака" на выход в финал кубка. Ниночка раскладывала на большой тарелке булочки с повидлом. Николай Никитич курил. Все в точности как в кино.
Мостовой понял, что на горбатом поставили крест.
Он тихо прикрыл дверь и пошел в бокс. Открыл багажник, вытряхнул из мешка остатки картошки и насыпал в него отборной репы, по рублю пучок. Команда стояла за его спиной, но он делал вид, будто никого не замечает. Никитич протянул ему ключ зажигания...
Проще пареной репы бывает только в присказках. Машина молчала.
Потом они проверили по очереди все овощи, принесенные с рынка. Машина молчала.
От Ниночкиного подношения - связки бананов - Дмитрий Степанович отказался. Предположим, заведется двигатель на бананах - ну и что? Огромный автопарк страны импортными бананами не накормишь, а свои у нас не растут.
Бананы разделили поровну и съели.
В самом конце дня пришел бритоголовый.
- Наслышан о ваших трудностях,- сказал он, косясь в сторону горбатого.Право, не знаю, как быть. Боюсь, что тему снимут с финансирования...
- Меня уволят? - безразлично спросил Дмитрий Степанович.
- Зачем же так... Но эксперимент, сами видите, не воспроизводится, следовательно...
- А зачем его разбирали? - спросил Дмитрий Степанович, пытаясь поймать взгляд бритоголового.- Разве так можно? Если бы у вас вынули из груди пламенный мотор, растащили на кусочки, а потом опять зашили,- вы бы запустились?
- Вряд ли.- Бритоголовый даже не улыбнулся.- Мне такое и в голову не приходило. Вы думаете, он - живой?
- Он не живой! - закричал Дмитрий Степанович.- Он железный! Это я живой!
Он хотел еще сказать, что у них с горбатым одна судьба, что оба они воспитаны на картошке, исправно вкалывали, когда им не лезли в душу, и что возраст тоже дает себя знать, но ничего этого не сказал, потому что встретился взглядом с бритоголовым. Глупо ему это говорить, у него судьба, может, еще круче завернута, а если лезет в душу, то ради утоления ненасытного научного любопытства.
Только от этого не легче.
Дмитрия Степановича не тронули. Даже после того как из лаборатории вынесли приборы, после того как ребят и Ниночку перевели в другой отдел, а Никитич ушел в институтский гараж механиком. Осталась только тетя Шура, у нее такая работа.
Бритоголовый пришел лишь однажды. Поговорил о том о сем, справился о здоровье, подарил еще одну свою книжку - "Популярно об энергетике" и сказал, что Дмитрия Степановича никто не торопит, но если он придет к какому-то решению, пусть даст знать ему или непосредственно в дирекцию. Бритоголовый выждал паузу, будто надеялся, что Дмитрий Степанович сразу и придет к решению, которое от него ожидалось, но тот промолчал.
Теперь он приходил на службу когда придется. Подходил к горбатому, клал ему в мешок что-нибудь вкусненькое, всякий раз безуспешно, садился рядом и принимался рассуждать, будто горбатый мог его слышать. Оба они недополучили кое-чего в своей жизни, но терпели и не жаловались, тянули свою лямку, и теперь, на старости лет, когда ничего не вернуть и не исправить, только и оставалось, что поговорить.
До тети Шуры доносился негромкий голос, она качала головой и вздыхала. Ей было жаль Дмитрия Степановича, но, чтобы его не обидеть, она ему этого не говорила.
Иногда Дмитрию Степановичу казалось, что горбатый заболел, что у него переутомление или, может быть, нервное расстройство, что ему душно в помещении. Дмитрий Степанович открывал настежь окна, включал вентиляцию и легонько поглаживал горбатого по лобовому стеклу.
Осень наступила рано, она была слякотной и темной. Однажды утром, собираясь на службу, Мостовой отдернул занавеску и понял, что никуда не хочет идти, нечего ему делать в кафельном боксе и хватит возиться с этим горбатым, надоело, все надоело. Он набрал номер бритоголового.
- Пон-имаю,- сказал бритоголовый.- Жаль, что вы уходите от нас. Конечно, от неудач никто не застрахован, но если вы...
- Какие неудачи? - перебил его Мостовой.- Это все тщеславие. Глупо, наверное, но иногда хочется быть героем. Теперь уже не хочется. Верните машину.
