Игорь Забелин - Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)
- Если бы не письмо Мамаду Диопа с рассказом о таинственном Розенберге, возникло ли бы у нас такое чувство? - спросил я Березкина.
- Едва ли...
- Вот именно. Ей-богу, надо послать к черту всякие глупости. Тем более, что ни амфора, ни венецианская ваза не имеют никакого отношения к статуэтке из Дженне.
Вечер мы провели великолепно, хорошо отдохнули, рассеялись, и когда в двенадцатом часу семейство Березкиных отправилось домой, от прежних наших сомнений, как говорится, не осталось и следа.
Зная характер Пети, я с утра позвонил Березкину в институт и узнал, что Петя явился, уже поскандалил с вахтером, не пропускавшим его с весьма объемистой амфорой, и теперь сидит, сложив руки на животе, перед закрытым хроноскопом.
Березкин, решительный во всем, что касалось хроноскопии, предупредил Петю, что ничего не будет делать до тех пор, пока Брагинцев не доставит в институт вазу. Но Петя, дипломатично помолчав минут тридцать-сорок, повел наступление, уговаривая Березкина для начала выяснить, план или не план крепости нанесен на амфору.
К тому времени, когда я приехал в институт, Петя одержал полную победу, и Березкин с некоторым смущением сообщил мне, что на амфоре как будто бы действительно изображен некий план крепости.
Способность хроноскопа устанавливать и прояснять такого рода подробности казалась мне сомнительной, но Петя прямо-таки захлебывался от восторга, и я решил не вмешиваться в их взаимоотношения с Березкиным.
Вечером приехал Брагинцев, и венецианская ваза поступила в наше полное распоряжение.
Увидев Брагинцева, я понял причину нашего странного вчерашнего ощущения: все, видимо, объяснялось тем, что Брагинцев так и не рассказал нам, для чего потребовался ему сравнительный анализ строчек, выписанных на амфоре и вазе. Догадка успокоила меня. Настоящий исследователь, человек сдержанный в словах, Брагинцев, конечно, просто не хотел упреждать события и ждал, что подскажет ему хроноскоп.
Итак, нам предстояло установить идентичность или, наоборот, неидентичность почерков на амфоре и вазе. Брагинцев уже говорил нам, что надпись на картули эна, сделанная шрифтом мхедрули, графически искажена мастером с острова Мурано. Но для хроноскопа, как и предвидел Березкин, было достаточно частных особенностей в написании букв, которые сохранились и в том и в другом варианте. Если верить хроноскопу, а мы - простите за повторение - ему верили, то надписи на стекле и глине делались по одному и тому же рукописному
образцу.
- Устраивает вас такой вывод? - спросил Березкин
Брагинцева.
- Вполне, - ответил тот.
- Если вас еще что-нибудь интересует...
- Честно говоря, мне хотелось бы проверить собственное истолкование взаимоотношений человечков на вазе и амфоре.
- Взаимоотношений?
- Мне кажется, что это отец и сын. Сын уехал. Допустим, в Венецию, чтобы обучиться торговому делу, а отец остался на Кавказе. Сын задержался дольше положенного ему срока, и любящий отец, помимо писем, прибег вот к такой форме увещевания... Это не слишком глупо звучит?
- Отнюдь, - сказал я.
А Петя, восторженно смотревший на своего учителя, вдруг прозрел:
- Потому и написано: "Вернись, и все скажу тебе"! Отец хотел передать блудному сыну тайну зарытых сокровищ! - вскричал Петя. - Вы убедились теперь, что я на правильном пути?!
- Петя, милый, вы все-таки не наследник Хачапуридзе. Ведите себя сдержанней, - сказал Брагинцев резко.
Березкин перебрал несколько формулировок и получил ответ. Сын ли с отцом изображены на амфоре и вазе, хроноскоп выяснить не смог, нэ по характеру изображения он определил, что стоящий человек старше сидящего. Стало быть, версия Брагинцева получила дополнительное подтверждение.
- Удовлетворены?
- Почти. А может ли хроноскоп расшифровать смысл перечеркнутой восьмерки?
Задание показалось мне слишком неопределенным для хроноскопа, но аппарат справился с ним моментально: на экране появилась... пчела. Да, пчела, или, во всяком случае, перепончатокрылое насекомое, в высшей степени похожее на самую обычную пчелу...
Брагинцев расхохотался... Я даже не подозревал, что он способен так заразительно и весело смеяться.
- Ваш хроноскоп изумителен, - сказал он сквозь смех. - Просто изумителен. Кстати, пчела - символ, который вполне мог устроить главу купеческого дома: соты наполняются по капельке, как и купеческая казна. Те самые соты, что изображены на плане!
- Боюсь быть навязчивым, - сказал я Брагинцеву, - но мне и Березкину хотелось бы знать, что привело вас к нам, почему вдруг вам понадобился сравнительный анализ двух столь разных сосудов?
- Видите ли, торговый дом Хачапуридзе загадочно окончил свое существование в самом конце шестнадцатого столетия. Я еще плохо представляю себе возможности хроноскопа, но подумал, не обнаружит ли он причину?
- Вы интересовались историей дома Хачапуридзе? - поразился Петя. - Вы?
- Немножко, - сказал Брагинцев. - Собственно, интересовался не я, а мой хороший знакомый - историк Месхишвили. Помните "беленького старичка" в Хосте, который прочитал надпись на амфоре и рассказал о Хачапуридзе? Это великолепный знаток средневековой Грузии, но даже ему непонятен крах процветающего торгового дома.
- Значит, вы хотели помочь Месхишвили?
- Да. Но, судя по результатам, едва ли что-нибудь получится. Впрочем, мне известен еще один сосуд с аналогичным сюжетом.
- Он у вас дома?
- Нет, он в Кремле, в фондах Оружейной палаты.
- И его можно заполучить?
- Конечно, и для этого не нужно идти в Кремль. Я принесу его в институт. Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом.
Брагинцев и Петя ушли, унеся с собой венецианскую вазу.
Некоторое время после их ухода мы сидели молча.
- Итак, еще одно действующее лицо, - вздохнул Березкин. - Месхишвили.
- По-моему, Брагинцев чего-то недоговаривает...
- Возможно, но я чувствую, что мы ввязываемся еще в одну запутанную историю, а вести параллельно два сложных расследования... Ни к чему это, совсем ни к чему.
Потом Березкин подошел к Петиной амфоре, оставленной у нас, и потрогал пальцами перечеркнутую восьмерку.
- "Человеческий глаз все-таки не сравнится с хроноскопом", - повторил он слова, сказанные Брагинцевым. - А их и не надо сравнивать. Каждому свое. Итак, любящий отец напоминает сыну о собранных им богатствах, посылая символическую пчелу. Есть своя логика в таком объяснении, но вся беда в том, что эта пчела не смогла бы отлететь и на два шага от улья.
- Почему? - удивился я.
Березкин посмотрел на меня с сожалением.
- Я думаю, ты заметил. У нее же несимметричные крылья. И на амфоре, и на вазе.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
