Игорь Забелин - Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)
Говорят, что ждать и догонять хуже всего. Догонять нам было некого, а вот ждать предстояло долго - и поездки в Африку, и письма от Мамаду Диопа, и каких-нибудь результатов его изысканий.
Ждать для нас, впрочем, не означало сидеть сложа руки: дела всякого рода всплывали постоянно, хотя нас перестал беспокоить Рогачев. Это случилось после того, как мы отказались использовать хроноскоп для расследования административной неурядицы, некогда происшедшей в институте. Я думал, что Рогачев перестанет со мной здороваться, но он все-таки кивает при встрече.
И потом, не забывайте о Пете Скворушкине. Из Ленинграда он вернулся раздосадованный тем, что венецианскую вазу, о которой говорил на Кавказе Брагинцев, отправили вместе с передвижной выставкой из Эрмитажа в Музей изобразительных искусств, то есть из Ленинграда в Москву. И Петя, таким образом, зря проездил, а он не желал терять ни одного дня.
Нас Петя намеревался затащить прямо на вернисаж, но мифический хостинский клад мало волновал нас с Березкиным. Однако дня через два позвонил Брагинцев и от своего имени попросил посмотреть венецианскую вазу. Я понимал, что звонок, так сказать, инспирирован неугомонным Петей, но отклонить просьбу Брагинцева счел неудобным и согласился.
Брагинцев и Петя ждали нас в палисаднике, у серых колонн, и сразу же провели в зал, где была выставлена ваза.
- Вот, смотрите, - полушепотом сказал Петя. - Разве не удивительное совпадение?
Филигранного стекла, зеленоватая, с введенными внутрь белыми нитями и темными декоративными трещинками-кракле в верхней и нижней части, ваза действительно повторяла сюжет амфоры, поднятой со дна моря. Опытная рука мастера с острова Мурано выписала молочными нитями и стоящего во весь рост человека, и сидящего напротив него, и летящую к нему перечеркнутую восьмерку, и строку, и "план" замка...
- И надпись тоже на картули эна, шрифт мхедрули? - чуть улыбнувшись, спросил я.
- Не совсем, - ответил за Петю Брагинцев. - Венецианский мастер не знал грузинского алфавита, не понимал смысла фразы и допустил искажения.
- Значит, он механически перенес на стекло и написанную заказчиком фразу, и придуманный им сюжет?
- Это наиболее вероятное предположение.
- А заказчиком был кто-то из торгового дома Хача-пуридзе...
- А посредником кто-то из торгового дома Джолитти. Мы с Брагинцевым посмотрели друг на друга и улыбнулись.
- Вот видите, как все складно получается! - с восторгом сказал Петя. - А я уже навел справки...
- О взаимоотношениях торговых домов? - перебил я.
- Нет, о прежнем хозяине вазы. Раньше она принадлежала грузинскому царю Вахтангу Шестому, эмигрировавшему в Москву при Петре Первом. Наверное, его потомки преподнесли вазу какому-нибудь нашему царю или царице, и после революции она оказалась в Эрмитаже.
- Вахтанг Шестой, - повторил я. - Это после его эмиграции разрослась грузинская колония в Москве. Малые Грузины, Большие Грузины...
- Да, да! - радостно подтвердил Петя. - А Багратион - его прямой потомок!
- На Кавказе вы говорили, - повернулся я к Брагин-цеву, - что ваза датируется концом шестнадцатого столетия?
- У специалистов это не вызывает никакого сомнения. Ко времени царствования Петра Первого в России производство венецианского стекла пришло в упадок. Но разрыв во времени не должен вас смущать.
- Он и не смущает меня. Ваза могла сколь угодно долго находиться у предков Вахтанга. Но скажите, почему вас заинтересовало совпадение сюжетов? Я понимаю Петю - Пете нужен клад...
- Клад всем нужен, - сказал Петя.
- Я прочитал вашу книгу о хроноскопии и понял, что хроноскоп мог бы определить, есть ли схожесть в написании строки на амфоре и на вазе, почему-то Брагинцев предпочел не отвечать прямо на мой вопрос. - Ведь и в том, и в другом случае мастера переносили на глину или стекло рукописную строку.
- Это несложно, - сказал молчавший до сих пор Березкин. - Пустяковое дело...
- Не могли бы вы быть настолько любезны...
- Могли бы, - сказал Березкин. - Но как заполучить вазу в институт?
- Я надеюсь, что вечером, после закрытия музея, директор разрешит вынести ее. Березкин недоверчиво хмыкнул.
- Если вы берете это на себя...
- Да, конечно.
- Значит, вы подвергнете хроноскопий мою амфору? - еще не веря своим ушам спросил Петя.
- Придется.
- Но не одну же строчку! - Петя темпераментно взмахнул руками. - И план крепости тоже!
- Там видно будет, - уклончиво ответил Березкин, но я про себя решил, что теперь нам придется уступить Пете.
- Нет, обещайте мне!
- Обещаем, - сказал я. - Раз уж вы притащите амфору в институт...
Петя хлопнул в ладоши и заявил, что немедленно отправится к археологам.
Мы не стали его удерживать, и самим нам уже нечего было делать у вазы. Брагинцев решил, не откладывая, зайти к директору, его хорошему знакомому, а мы с Березкиным прошлись по "итальянскому дворику", по египетскому залу, поднялись на второй этаж к древнегреческим атлетам, к которым я ходил в детстве, чтобы сравнить свою мальчишескую мускулатуру с мускулатурой "кулачного бойца" или "дискобола". Они так и остались для меня недосягаемым идеалом.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой мы занимаемся хроноскопией венецианской вазы и поднятой со дна моря амфоры; как станет ясно из последующего изложения, дело вовсе не ограничилось анализом двух надписей, сделанных на картули эна шрифтом мхедрули.
Из Музея изобразительных искусств мы с Березкиным поехали ко мне домой.
У меня было странное состояние. Все, что происходило в музее, было оправдано, логически объяснимо... Но осталось ощущение, будто кто-то все время стоял у нас за спиной и небескорыстно интересовался нашими расследованиями, следил за нами. Я помнил каждое слово, каждый жест и Брагинцева, и Пети, знал, что, никто из них не повинен в этом чувстве. И все-таки...
- Тебе не кажется, что нас с собой проверяют пли испытывают, уж не знаю, как точнее выразиться? - вдруг спросил Березкин, устраиваясь рядом со мной на заднем сидении такси.
По складу характера я более мнителен, чем мой друг, и совпадение наших чувств меня еще более озадачило.
- Кого ты подозреваешь?
- В том-то и дело, что заподозрить некого. Глупо об этом говорить, но и о Брагинцеве, и о Пете проще простого навести справки.
Я догадывался, что Березкин стремится оправдаться в непонятном самоощущении, и все же меня покоробили слова о справках.
- Ты же знаешь, что мне совершенно не свойственна подозрительность, сказал Березкин, угадавший ход моих мыслей. - Не суди меня строго. Было бы ужасно обидеть подозрением честного человека!
- Если бы не письмо Мамаду Диопа с рассказом о таинственном Розенберге, возникло ли бы у нас такое чувство? - спросил я Березкина.
