Георгий Мартынов - Гость из бездны (сборник)
— Буквы похожи на наши, а цифры такие же.
— Видимо, — отозвался Виктор Озеров, — на Земле овладели антигравитацией. Иначе я не могу себе представить, как он мог опуститься на Европу, лишенную воздуха, так плавно и так легко.
— Да, совсем новая техника.
Они покинули пульт, за которым провели бессменно восемнадцать часов, и перешли в радиорубку.
Кривоносов только что принял приветственную радиограмму Стронция.
— Он спрашивает, когда мы покинем корабль и перейдем к нему.
— Разве он не боится соприкосновения с нами? — недоуменно спросил Второв.
— По-видимому, нет.
— Он говорит по-русски?
— Нет, по-английски.
— Почему он пользуется телеграфом, а не радиотелефоном?
— Не знаю. Но на мой ответный привет по телефону он не ответил. Пришлось повторить по телеграфу.
— Они плохо владеют языком, — сказал Вильсон.
— Передавайте!
Второв продиктовал длинную радиограмму. Стронций ответил, и начался долгий разговор по радио.
Оказалось, что Стронций — один из диспетчеров с Цереры. Ракетоплан захватил его по пути от Марса к Европе. Кроме него, на борту «ЦМП» были еще двое: второй пилот Кассий и врач-космолог по имени… Петр.
Это имя прозвучало неожиданно. Космонавты никак не ожидали услышать столь простое и знакомое имя.
— Стронций, Кассий и Петя, — сказал Кривоносов. — Удивительное сочетание!
— Этот «Петя», видимо, крупный врач, — заметил Озеров. Не вздумай назвать его так при встрече.
— А кто их знает, как у них принято!..
Стронций сообщил, что экипаж «ЦМП» проведет весь срок карантина вместе с экипажем «Ленина». Это отчасти объяснило его непонятное «бесстрашие». Риск заражения неизвестным микробом существовал, и им нельзя было пренебречь. Хотя ни один из космонавтов не заболел неизвестной болезнью, нельзя было поручиться, что эта болезнь не проявится впоследствии. Ведь экипаж «Ленина» высаживался на многие планеты, а на Грезе находился длительное время. Диспетчеры Цереры уже знали об этом.
К тому же, на Грезе члены экипажа не пользовались биологической защитой.
Выяснилось, что покинуть Европу и перелететь на Ганимед нужно не задерживаясь. Космолет должен был остаться здесь. За грузом, состоявшим из бесчисленных образцов пород всех посещенных планет, замороженной флорой, а главное, трофеями с Грезы прилетит специальный грузовой корабль. Он уже готов к старту на одном из земных ракетодромов.
— Вы не боитесь заражения экипажа этого корабля? Или ему также придется пройти карантин? — спросил Второв.
Стронций ответил, что весь космолет, как снаружи, так и внутри, будет подвергнут «дезинфекции».
— Это сделают без людей автоматические установки порта. Вы должны оставить все люки корабля открытыми.
— А эти установки не могут повредить экспонаты?
— Это исключено. Они же не слепые и понимают, что делают.
Такой отзыв странно слышать даже людям двадцать первого века, до отлета хорошо знакомым с успехами кибернетики. Очевидно, «роботы» настоящего времени умели соображать, как люди.
— А может, и лучше, — сказал Кривоносов.
Петр попросил позвать к аппарату старшего врача экспедиции. Разговор Мельниковой с Петром принес новые неожиданности. Одна из них доставила всем большую радость.
Мельникова и Федоров считали, что карантин будет продолжаться не менее нескольких месяцев, а может затянуться и на целый год. И, зная об этом, члены экипажа «Ленина» приготовились к тому, что еще долго-долго они не попадут на Землю. И вдруг оказалось совсем не так.
Петр сообщил, что карантин на Ганимеде продлится пять земных суток.
Мария Александровна так удивилась, что попросила повторить. Бесстрастный стук аппарата подтвердил сказанное.
— Быть может, четыре, — добавил Петр. Было похоже, что он «утешает» свою собеседницу. Пять суток казались ему длинным сроком. А у двенадцати человек буквально захватило дух от радости. Пять дней! «Каких же высот достигла медицина!» — подумала Мельникова.
— Вы считаете такой срок достаточным? — осторожно спросила она, все еще не веря вполне. Ответ не оставил никаких сомнений.
— Вас двенадцать человек, — отстукивал аппарат, — да еще мы трое. Всего пятнадцать. По четыре часа на человека. Если вас не утомит такая нагрузка. На Ганимеде одна камера. Вторая, по несчастной случайности, вышла из строя. Думаю, что сумеем уложиться в четыре дня.
— Если так, то зачем пять дней или даже четыре, — сказала Ксения Николаевна. — Скажите ему, что мы согласны на любую нагрузку, лишь бы скорее.
— Очевидно, они не допускают нарушений режима дня, — ответила ей Мельникова. — Он имеет в виду сон.
— Можно спать по очереди.
— Нам, но не врачам на Ганимеде. Что ты хочешь, Ксения? Мы были готовы к месяцам ожидания.
Почти час между Петром и Марией Александровной продолжался профессиональный разговор. Мельникова хорошо понимала, что в сравнении с врачами тридцать девятого века она почти ничего не знает, но ее собеседник ни разу не дал ей почувствовать этого. Он тактично избегал всего, что могло быть непонятным врачу экспедиции. Со стороны казалось, что оба собеседника равны по знаниям и опыту. Но Мельникова ясно видела тактику Петра, и почему-то ей не было ни досадно, ни обидно.
В заключение пришла короткая радиограмма от Стронция: «Ждем вас с величайшим нетерпением».
— Приготовиться к переходу на ракетоплан! — приказал Второв.
— Что брать с собой? — спросил кто-то.
— Абсолютно ничего. Все будет доставлено на Землю грузовым кораблем. Поторопитесь, товарищи!
Вот теперь двенадцать человек окончательно осознали, что межзвездный рейс закончен. Все было сказано, все решено. Осталось только выйти из корабля — в первый раз всем вместе.
Несколько дней — и Земля!
Было грустно покидать корабль. Восемь незабываемых лет провели на нем звездолетчики. Они знали, что корабль навеки останется здесь, на Европе. Об этом сказал им Стронций:
— Космолет будет переведен ближе к горам и останется там как памятник первым фотонным ракетам.
Второв в последний раз подошел к пульту управления. Долгим внимательным взглядом окинул он бесчисленные приборы, словно желая запомнить их навсегда. Прямо перед собой он увидел небольшую фотографию, которую сам же укрепил здесь восемь лет тому назад. Двое людей смотрели на него с карточки. Один еще молодой, со смуглым лицом и светлыми глазами, другой старше, с небольшим шрамом на лбу.
Второв протянул руку, но сразу опустил ее. Он сам приказал ничего не брать. Не ему же нарушать этот приказ. Пусть фотография остается здесь.
