Александр Громов - Запруда из песка
– Сорок секунд…
Ровный голос, спокойный. Привык, да? Наверное, мне лишь до поры до времени кажется, что невозможно привыкнуть к взгляду чужого. Или Герц и прочие для чужого уже мало интересны, поскольку он имел массу времени вволю покопаться в их душах и теперь интересуется главным образом моей информационной начинкой?
– Тридцать секунд…
Наверное, я прав.
– Двадцать…
Гляди на меня, тварь земноводная, ненасытная, гляди во все гляделки, лезь вовнутрь… Я выдержу.
– Десять…
…и плевать мне на то, что ты выкопаешь там, у меня внутри…
– Пять. Четыре. Три. Два…
Не успел он сказать «один», как ветвистые сосульки, растущие из чужого, разом вздрогнули и вытянулись, как копья.
34. Загробные жители
Многие готовы скорее умереть, чем подумать. Собственно, так оно и выходит.
Бертран Рассел– Ничего страшного, – успокаивали меня Моше Хаимович и Карл. – С чужим это случается. Конвульсии происходят через нерегулярные промежутки времени. Возможно, просто моторный рефлекс. Во всяком случае, к нашему переносу в пространстве взбрык чужого не имеет ровно никакого отношения. Случайное совпадение… Быть может, дать вам успокоительного?
Я отстранил их величественным жестом. Транквилизаторов – мне? Как рыхлой бабе? Всю жизнь я признавал только одно успокоительное, оно же, правда, и возбуждающее, смотря по ситуации. Хорошо бы с солененьким огурчиком… Да ведь они не то имели в виду.
Это опять было какое-то подземелье. По виду – не естественная пещера и не старая шахта, а, пожалуй, противоатомный бункер. Или, скорее, пещера, расширенная и переоборудованная под бункер невесть в какие времена невесть каким правителем.
Если пещера или старая шахта, то оно и правильно: незачем копать, поскольку почти все уже выкопано, а глубина достаточна. От астероидного удара, конечно, не спасет, но правители доэкипажных времен, все эти президенты, премьеры, канцлеры, шейхи и даже короли, меньше всего думали об астероидах.
Некоторые из них, уверен, даже не знали толком, что это такое.
Немного болела голова. Наверное, ей и полагалось побаливать: человеческий организм не предназначен для мгновенного перемещения на большие расстояния. А как чужой? Ему тоже не по нраву небольшое, но резкое изменение атмосферного давления и магнитных полей?
Чужой вел себя пристойно, то есть никак. Его выросты не шевелились, и я больше не ощущал на себе взгляда. То ли чужой еще не очухался после переброски себя в другую область земного шара, то ли я ему надоел. Тем лучше.
В том, что мы остались на Земле, я нисколько не сомневался. Сила тяжести была прежней. Вопрос заключался лишь в точном месте нашей локализации на борту Корабля.
– Где это мы? – хотел было я спросить Карла, но он уже унесся куда-то вместе с Емельяном. Магазинер махнул на меня рукой – после, мол, после! – и тоже заспешил вон из галереи. Пожав плечами, я двинулся за ним.
За дверью царил непроглядный мрак. По гулкому эху чувствовалось, что помещение большое, но не чрезмерно большое, уж всяко не стадион. Было прохладно, немного пахло сыростью в странном сочетании с пылью – запах законсервированного, но не заброшенного объекта. Впереди кто-то споткнулся и чертыхнулся голосом Емельяна. Потом зажегся свет.
Н-да…
Ощущение дежавю. Такие же металлические шкафы с аппаратурой. Кажется, они и расставлены были в том же порядке. Прогреть, подключить к общей схеме, протестировать – и вновь не живой и не мертвый чужой станет управляемым. Карл уже нырнул за шкафы и метался там, иногда мелькая в просветах, а Емельян тащил за хвост длинный кабель с разъемом. Оба работали быстро и толково, как заведенные.
Магазинер прервал разбег, огляделся, понял, видимо, что незачем так спешить, и начал шумно отдуваться и отирать лицо неизменным платочком.
– Где мы? – повторил я вопрос.
– Каракорум, – выплюнул он в промежутках между судорожными вдохами. – Бывшее… противоатомное… убежище… для верхушки.
Вероятно, также и резервный командный пункт? Индийский, надо полагать? Понятно… В эпоху ядерного противостояния строилось еще и не такое. Странно только, что на этот объект не водят экскурсантов, хотя… это же Каракорум! Где-то недалеко Чогори, он же пик К2, вторая по высоте вершина мира, и поблизости от него целая уйма выбеленных снегом семитысячников. Досужие туристы не валят в эти края толпами, а у альпинистов иные цели. Любопытно было бы узнать: на балансе какого подразделения Экипажа числится сейчас этот объект?
Я даже открыл рот, чтобы спросить об этом, но Магазинер уже отдышался:
– Пойдемте отдохнем. Нам тут пока делать нечего.
– Я мог бы помочь…
– И я мог бы, а не стану. Без нашей помощи они скорее управятся. Идемте, идемте. Разведаем, что здесь и как.
– А вы разве не были здесь раньше?
– Был один раз… Так… Нам, кажется, вон туда.
Он повел меня в слабо освещенный туннель. Черт бы побрал доэкипажных людей-кротов, повсюду они нарыли туннелей! Правда, каракорумский объект все же отличался от уральского: потолок здесь был ниже и не сводчатый, а плоский, а под ногами не наблюдалось ни рельсов, ни шпал. Зато, наверное, поблизости никто не складировал никаких радиоактивных отходов – от этого на душе становилось чуточку легче. Хотя… как сказать. При всем желании уничтожить группу последователей Стентона Капитан не посмел бы приказать разнести вдребезги гору, хранящую в себе миллиарды кюри. Совсем иное дело – этот объект. Его можно.
Но сначала им предстоит найти его.
Я даже удивился тому, как быстро включился в игру. Прошло всего ничего – и вот я уже рассуждаю как преступник… Прикидываю, как скоро противник может обнаружить и накрыть наше новое убежище. А ведь противник-то – верхушка Экипажа с Капитаном во главе! Значит, противник – сам Экипаж. Веселенькое дело…
– Насколько я понимаю, это место дислокации – временное? – спросил я Магазинера. – От силы на несколько суток?
– В корень зрите… Ну вот мы и пришли.
Это был еще один зал, размером поменьше, и опять-таки плохо освещенный. Впрочем, недостаток света не мешал разглядеть следы опалубки на стенах и потолке. Пол тоже был бетонным, без всяких там декоративных плиток, не говоря уже о паркете и коврах. У меня начало складываться впечатление, что давно почившие в бозе хозяева сего убежища были на редкость непритязательными людьми.
Хотя, наверное, объект просто-напросто никогда не был до конца оборудован.
Магазинер нашел электрощиток и щелкнул там чем-то. Свет стал ярче.
– Ага… Нам вон туда.
Он указал на какую-то дверь. За ней, как я почему-то и ожидал, не оказалось никаких чудес – не считать же чудесами груды деревянных стульев, сваленных друг на друга чуть ли не до потолка!
Ухватившись за один стул, Магазинер потянул – и едва спасся бегством от лавины.
– Поосторожнее, – сказал я ему, – не то придется выкапывать вас из-под хлама. А я не учился ни на археолога, ни на спасателя.
– Помогли бы лучше, – буркнул он. – Нужно много стульев и хотя бы парочку столов. Они там… внутри.
– Топить ими печку? – хмыкнул я.
– Расставить их в зале. Скоро у нас будут гости. Много гостей. Ну что встали? Помогайте!
Картина была потешная: Магазинер, ни капельки не похожий в этот момент на великого Эйлера, с усилием приподнимался на цыпочки, цапал сверху стул, одновременно пытаясь удержать пухлым животом расползание мебельной груды. Он был смешон, жалок и, черт побери, трогателен.
Вся моя прошлая жизнь состояла из импульсивных решений. На сей раз импульс толкнул меня не зубоскалить, а помочь.
– Отойдите-ка… Нет, стойте. Придерживайте эту гору, а я буду таскать. Куда их нести – сразу в зал?
– В зал.
Дело пошло. Не прошло и четверти часа, как подземная полость, именуемая залом, наполнилась пыльными стульями. Три стола мы с Моше Хаимовичем перенесли вдвоем, причем ему сильно мешал живот, а мне – поднимающееся раздражение. Хорошенького понемножку, что я – грузчик? Стирать с мебели вековую пыль я тем более не стал, ибо никогда не стремился к карьере лакея.
– Хватит, – распорядился я, когда это занятие окончательно мне надоело.
Магазинер отер платком лицо, отдышался и выразил согласие.
Первый гость появился буквально через минуту. Низкорослый азиат поздоровался на скверном эсперанто с Магазинером как со старым знакомым, обозначил поклон в мою сторону, обозначил на блинообразном лице улыбку, показав редкие зубы, и отрекомендовался:
– Лю Фуцзинь.
– Фрол Пяткин, – ответил ему я, гадая, кем бы мог быть на самом деле этот китаец. Может, просто китайцем?
– Михайло Ломоносов, – указал на меня Магазинер и, указав на китайца, произнес: – Энрико Ферми.
Так.
Я был готов к чему-то подобному, а китаец, по-моему, тем более, но тем не менее мы оба вытаращили глаза, прежде чем поздороваться за руку, как подобает уважающим друг друга ученым мужам. Один из которых, правда, всерьез двигал в прошлой жизни ядерную физику и построил первый урановый реактор, а другой не менее серьезно рассуждал о том, что атомы-де имеют выступы и крючочки, коими цепляются друг за друга, чтобы скрепиться в молекулы… Я чуть не засопел от обиды: как физик Ломоносов представлял для Ферми интерес не больший, чем какой-нибудь питекантроп с узловатой дубиной в волосатой руке – предельно невежественный, дикий нравом и наверняка каннибал. Но китаец смотрел на меня с таким уважением, смешанным, правда, с детским любопытством, что я оттаял и решил не глупить.
