Сергей Герасимов - Власть подвала
Временами среди мелких построек возвышались монументальные здания иной архитектуры – дело рук нукксов. Мы зашли на площадь, побродили по мелким улицам, потом посетили какую-то контору, куда мой провожатый зашел по делам. Там я два часа просидел на диване, ловя удивленные взгляды и чувствуя себя лошадью Пржевальского, которая залезла в курятник. Я слушал их разговоры и ничего не понимал, абсолютно ничего. Я понимал их отношения, их жесты, даже их штуки, но не мог понять чем они занимаются и о чем говорят. Один из них собирал вручную что-то вроде сложного электрического контакта. На стенах висели три авангардные, с моей точки зрения, картины и две фотографии девушек, более-менее обнаженных. Девушки были превосходны. Превосходным оказался и тот напиток, которым меня в конце концов попотчевали. Разведки ради, я вышел в туалет и нашел там гигиенические принадлежности, все очень чистые, но ни капли не похожие на земные. К счастью, было зеркало и я причесался пятерней. Наверняка здесь есть что-нибудь, заменяющее расческу, да попробуй найди.
2
На обратном пути мы задержались у реки. Вначале я не понял, что происходит.
Двое людей виднелись в проруби, погруженные в воду по шеи. Мужчине было около тридцати, а женщина совсем молода.
– Скорее всего, она продала ему табак, – сказал мой провожатый, – Здесь курят в основном мужчины.
– Да. Ну и что?
– Сразу видно, что ты с земли. У вас там все курят, пьют и нюхают химикалии. Но здесь мы боремся за чистоту. На Кантипуа курение запрещено.
Поэтому их замораживают в проруби.
– Как замораживают? Разве это лечит?
– Замораживают насмерть?
– Неужели насмерть? – удивился я.
– Конечно. Мягкие меры на них не действуют.
– Только за то, что человек купил табак или продал табак? Заморозить?
– Но у вас ведь сжигают – и даже не за то, что человек сделал, а только за то, что он подумал.
– Уже не сжигают, сжигали раньше. Теперь уничтожают другими способами.
А что касается думающих – думающий опаснее делающего.
Женщина, с широким лицом, не очень красивая, деревенского типа, пошевелила шеей и открыла рот как рыба. Потом стала разговаривать с мужчиной. Говорила она довольно спокойно и на бытовые темы – я мог слышать почти каждое слово. Минут через пять она стала опускать в воду лицо, но как-то боком. Потом снова поднимала и продолжала говорить. С каждым разом ее речь становилась все медленнее; волосы покрылись ледяной корой. Мужчина отвечал односложно.
Оставался лишь небольшой ободок воды у самых шей. Зрители, человек двенадцать, стояли неподвижно и совершенно беззвучно. Только ребенок изредка переминался с ноги на ногу.
– Это не наша инициатива, – сказал нуккс, – здесь все построено на самоуправлении. Есть местный лидер, которого выбирают. Выбирают пожизненно, потому что каждые два года все жители умирают и рождаются заново. Для них время замкнуто.
– Поэтому?
– Да, как раз поэтому. Они знают, что меньше чем через месяц родятся заново и знают, что все предопределено и ничего нельзя изменить. Поэтому они так спокойны в ледяной воде.
– Они рождаются взрослыми?
– Конечно. При рождении они всегда лишь на два года моложе.
– Я не могу себе этого представить.
– О, это интересно, очень интересно. Это будет одним из интереснейших представлений на здешнем курорте. Каждый рождается по-своему. Но я расскажу, как рождается лидер. То есть, он не рождается, он приходит из-за горизонта.
Приходит вместе с войском. На город нападают завоеватели, очень жестокие завоеватели.
Огнестрельного оружия тут ни у кого нет, так что воюют мечами и луками.
Молодой завоеватель рубит всех подряд, вырезает пол города и одерживает полную победу. Когда он находит старого лидера, то вонзает ему в спину копье. Но в бою трое его лучших друзей получают смертельные раны. Он собирает всех живых на площади и объявляет, что выполнит последнюю волю своих умирающих друзей, какой бы эта воля ни была. Во всем этом средневековая торжественность, тяжелые флаги, доспехи, звуки труб, все совершенно серьезно. Снег в кровавых пятнах и в лошадином навозе. На нас они не обращают внимания: они не трогают нас, а мы не трогаем их, только стараемся воспитать.
– Какой бы эта воля ни была, – сказал я. – Нельзя обещать так много.
– А в том-то и дело. Первый умирающий говорит: «убей всех жителей этого города». Второй просит: «не тронь никого из жителей этого города и всем прости». А третий не успевает ничего сказать, потому что ему в шею впивается стрела. Эту стрелу выпустил старый лидер, у которого в спине торчит копье. Он еще не умер и может держать лук стоя на коленях. Старика, конечно, тут же убивают. Но молодой не смог выполнить своего обещания. Он ведь не может сразу и убить и пощадить одних и тех же людей. Он задумывается и его вдруг пробивает идея, он понимает, что смерть это зло и война это зло. Он начинает править мирно и искоренять грехи подданных. Сейчас ты видишь эту фазу истории перед собой. Грехи искореняются с помощью наказаний. А к самому концу жизни он отменит любые наказания и казни – и станет проповедовать добро, любовь и всепрощение. Но набег чужеземцев прервет его жизнь. В его спину воткнут копье.
– Это значит, что он убьет сам себя.
– Да, он молодой и глупый, убьет себя же, но взрослого и мудрого. Причем зрители смогут стоять всего в двух шагах, можно даже потрогать копье, которое торчит из спины. Копье, кстати, будет металлическим. Можно взять на память несколько стрел. Зрители совсем не мешают. Понятно почему?
– Понятно.
– Потому что изменить течение здешней истории невозможно.
– Никак не возможно? А если я, к примеру, полюблю местную женщину и убегу с ней в другие миры? Если это не понравится ее мужу или брату, если он нападет на меня и будет убит? Если я подниму народ на восстание и лидер будет свергнут раньше времени?
– Ничего не выйдет. Местные не контактируют с нами. Большее, что они могут, это уйти с дороги или выполнить мелкую услугу.
– Тогда зачем тратить силы на воспитание?
– Приказ из центра. Они думают, что им там виднее. Разве у вас на земле не то же самое? Кстати, завтра будет попытка государственного переворота. Неудачная попытка. Можно будет сходить на стадион и посмотреть, только приходить нужно не к самому началу.
Темное, но светящееся небо стало снова затягивать тучами. Начал кружиться мелкий снег. Бегающие звезды искрили сквозь рваные облака, беспорядочно носимые тугим ветром ускоренного времени.
– Пойдем отсюда, – сказал я. – Это зрелище не для моих глаз.
3
Умываясь, я неосторожно толкнул футляр с зеркалом перехода и он свалился с полочки на пол. Зеркало выскользнуло из оправы и упало лицевой стороной вниз.
