Сергей Герасимов - Власть подвала
Мой прапрадед или дух, не нашедший покоя? Если бы наш мозг мог улавливать миллионные доли секунды, мы смогли бы общаться с миллионами странных существ. А так – они лишь задевают нас, проносясь. Кванты времени. Флуктуации памяти.
Беспокойный сон ушедших веков.
До сих пор во всех мирах я встречал лишь лето, иногда осень. Мое желтое полупрозрачное отражение в оконном стекле выглядело внушительным на фоне этих людишек – я оказался на голову выше них. За окном ни единого огня, кажется, будто ты несешься сквозь бесконечность снега. Иногда ночной снег позволяет почувствовать себя спокойным и древним, как горы – если вы знаете, что я имею ввиду.
– Вы хотите сказать?
– Да, да, конечно. Ты чистокровный нуккс.
– Я так понимаю, это что-то породистое. Нуккс – это здешний человек?
Все трое искренне рассмеялись. Я понял, как чувствовал себя Маугли, когда пришел к людям: люди – это здешние волки? Тогда почему они едят картошку?
– Нет, нет, не сердись, – сказал бородатый. – Мы тебя понимаем. Нет, ты никогда не был человеком, хотя жил среди людей. Ты всегда был нукксом. Это высшая раса существ.
– А человек, как я понимаю, низшая.
– Человек это вообще не раса. Это искусственно созданный гибрид, который повторяет телесные особенности большинства известных рас. Поэтому ты и был похож на них. Очертания тела, строение органов, клеточное микроустройство – у нуккса и человека это все очень похоже. Это как…
Он искал сравнение.
– Это как горшочек с медом и горшочек без меда, – помог я.
– Да.
– Почему здесь зима?
– Ты в своем мире, но не на своей планете. Сейчас мы на планете Кантипуа, хотя это название тебе ни о чем не скажет. Отсюда три месяца полета до нашей с тобой родины. Там никогда не бывает зимы.
– Зато здесь зимы достаточно, – заметил очень молодой блондин, высокий и худой как росток, поднявшийся в темноте. Все же его голова едва достанет до моего плеча.
– Достаточно?
– На Кантипуа всегда зима. Мы собираемся сделать здесь зимний курорт. Но это дело будущего. Ох, какой мощный экземпляр!
Это он сказал обо мне. Я раза в два тяжелее его.
– Люди все такие, – сказал я.
– Наверное, ты такой из-за тамошней пищи. Она тебе нравилась?
– Половину продуктов я не ел вообще.
– Ну как же может быть иначе! Теперь попробуешь настоящей пищи. Привыкай.
Поужинал я в столовой – в небольшой комнате с двумя металлическими столами.
Столовая выглядела довольно убого, но меня удивил способ подачи блюд: моя тарелка материализовалась из пустоты прямо передо мной. Я даже вздрогнул от неожиданности. Воздух в столовой был чист, прозрачен и почти не пах.
Вместе со мной ели еще человек семь или восемь. Жевали они довольно понуро.
Я понял их, когда попробовал содержимое тарелки. По вкусу это напоминало пюре из сосновых опилок, обильно политых маслом. Видимо, к родной пище все же нужно привыкнуть.
После ужина наступил быстрый рассвет. Я решил, что сутки здесь длятся гораздо меньше, чем земные. На циферблате часов было всего семь делений, но я понятия не имел, сколько времени длилось каждое из них. С рассветом снег почти прекратился. Меня оставили одного, примерно на два земных часа, и закрыли снаружи. После завтрака ко мне приставили гида, тоже из нукксов, и он повел меня осматривать окрестности.
Прежде всего меня удивило небо, глубокое и полностью прояснившееся.
Несмотря на дневной свет вокруг, небо было ночным. На нем сияло множество звезд, но необычных звезд – они ползали, как жучки или мошки. Все звезды двигались с разной скоростью и некоторые из них носились очень быстро. Так могут мелькать солнечные зайчики на стенах.
– Это ненастоящие звезды, – сказал я. – Это больше похоже на купол планетария.
– Настоящие. Но время на Кантипуа замедленно в два миллиарда раз, поэтому все окружающее видится нам в два миллиарда раз быстрее.
Я попробовал сосчитать.
– Тогда пятьдесят лет жизни здесь означают сто миллиардов лет жизни для вселенной. Как же вы возвращаетесь домой?
– Вселенная не живет сто миллиардов лет. Каждые четыре миллиарда она рождается заново, расширяется, проживает все стадии своей жизни, сжимается и снова умирает. Потом снова рождается и расширяется. Она бьется как сердце и перекачивает вязкое время.
– Вязкое?
– Время в таких количествах становится вязким. В нем возникают отдельные слои и потоки. Но твои знания не позволят этого понять. Главное, что каждый цикл полностью повторяет предыдущий. Все происходит заново и абсолютно в том же виде и в той же последовательности. Все уже происходило миллионы раз и еще произойдет миллионы раз. Время в таких масштабах скручено в кольцо. Мы уже миллионы раз разговаривали с тобой на этом самом месте и миллионы раз ты думал то же самое, что ты думаешь сейчас.
– Ничего нельзя изменить, – сказал я.
– Да.
– Все предопределено.
– Да.
– Но мы не знаем как.
– Не знаем, – согласился он. – Зато можно вернуться отсюда в свое собственное время, но только в другой цикл. Не имеет значения в какой. Поэтому улететь отсюда можно только раз в два года.
– Когда настанет этот день?
– Скоро. Меньше чем через месяц. Не терпится увидеть родину, да?
Под светящимся небосводом я видел небольшой скучный город, одноэтажные домики которого были занесены снегом по самые окна. Посреди улиц – едва протоптанные узкие дорожки. Местные жители сразу же отступали в снег, заметив нуккса, существо высшей расы. Местных легко было отличить по серой примитивной одежде. Примерно так одевались наши бабушки в селах лет пятьдесят назад.
Одежда нукксов, как и моя, была очень современна, блестела, и была изготовлена из материала, постоянно меняющего цвета. Смотрелась отлично.
– Кто тут аборигены? – спросил я своего провожатого.
– Низшая раса. Но должны поддаваться воспитанию. Мы завели здесь несколько школ, завели уже давно. Со временем они все будут достойно выглядеть.
– Но нескоро? – уточнил я.
– Да, не скоро. Но когда-нибудь здесь все же будет курорт. А для курорта нужны вежливые работники и местный колорит. А как на земле – там строят курорты?
– Еще какие. И зимние, и летние.
Он начал рассказывать мне разные истории о земле, которые когда-то слышал.
В его историях было полно чепухи. Например, он верил, что люди сразу появляются взрослыми, как роботы, а по ночам их выключают. Я попытался объяснить ему сущность сна, но напрасно. Он не понял всей прелести этого ночного занятия. Он оказался не умнее обычного земного человека. Хотя, я сужу преждевременно – просто все его знания оказались совершенно в другой плоскости, чем мои. Время от времени он выдавал такие странные фразы, что мне казалось, что я беседую с растением или насекомым.