Михаил Ахманов - Первый после бога
Мохан снова вздохнул. Среда обитания на станции была превосходной, но романтики здесь не хватало.
– Что? – строго спросила Елизавета. – Грустишь по своей Соледад?
– Увы! Судя по всему, она через несколько месяцев станет миссис Питер Шелтон. Мой куратор не разрешает знакомиться с их судьбами в подробностях, но общий ход событий ясен: Шелтон вернулся в Порт-Ройял с испанской красавицей, которая стала его супругой.
– И они жили долго и счастливо, что предстоит и нам, – промолвила Елизавета. – Поднимайся, милый. Я тебе помогу.
Люк контактной камеры бесшумно закрылся за ними. Лиззи вела Мохана по широкому проходу с мозаичными стенами, заботливо поддерживая и даже подпирая плечиком на поворотах. Из коридора Нептуна, где расположены камеры, на галерею Юпитера, потом через сквер Меркурия – к лестнице на жилой ярус, в коридор Тритона, а за ним – в Лунный…
– Меня совсем не качает, – сказал Мохан. – Я ведь не с корабельной палубы явился, я странствовал по твердой земле. А наш бриг… Брига, к сожалению, больше нет.
– Почему?
– Шелтон его взорвал, чтобы не достался плохому парню. Теперь он капитан без корабля.
– Как же он поплывет на Ямайку? – всполошилась Лиззи. – Да еще с женщиной! Она, должно быть, неженка, эта Соледад?
– Отнюдь, – возразил Мохан. – А как и на чем они поплывут, ты узнаешь, заглянув в отчеты других исследователей. Только мне не говори, это не по правилам. Жаклин рассердится.
– Не буду я никуда заглядывать, – упрямо промолвила Елизавета. – Я, конечно, за них переживаю, но лучше подождать, пока ты мне не расскажешь.
– Может быть, дело прояснится на завтрашнем сеансе, и тогда… – начал Мохан, но Лиззи его прервала.
– Завтра не прояснится. Завтра утром мы летим в Авалон. Дед приглашает.
Некоторое время Мохан обдумывал эту новость, потом спросил:
– Счастье мое, нельзя ли поконкретнее? Кто нас приглашает, твой дед или глава ИНЭИ? В последнем случае я должен подготовиться к отчету.
Лиззи сделала загадочное лицо.
– Не знаю. Но дед встречался с Колиньяром и его сотрудниками, встречался несколько раз, и они обсуждали что-то серьезное. Потом Колиньяр улетел на Землю, а в Авалоне начали совещаться. Дед вызвал со станции в институт трех начальников отделов, и я слышала, что ждут еще кого-то – кажется, Ферейру. Возможно, он уже на Марсе.
– Вот как! – сказал Мохан, подумав, что погружение в чужую жизнь все-таки выбило его из привычного бытия. По словам Жаклин, его куратора, это являлось неизбежным и отчасти положительным эффектом – во время работы эксперт-исследователь должен отрешиться от мира и своей эпохи и сделаться отшельником, чтобы слияние с изучаемой реальностью стало полнее. По этой причине Мохан не слишком интересовался новостями, зато Елизавета была в курсе всего, что происходит на станции.
Они вышли на обзорную галерею и устроились в своем любимом месте, на скамье под жасминовым кустом, около аквариума с пестрыми рыбками. За прозрачной стеной сияли звезды, и это напомнило Мохану берег, где он расстался с капитаном – там тоже были тьма, звезды и прекрасная женщина. «Соледад его утешит», – подумал он, придвинувшись к Лиззи и вдохнув запах ее волос.
Спустя некоторое время – может быть, час или больше – Мохан вспомнил о завтрашнем визите и спросил:
– Кто этот Ферейра? На станции такого я не помню.
– Он не отсюда. – Елизавета повела рукой, обозначив висевший в космосе сателлит. – Он с Земли, с Сицилии, где открыт филиал института. Я слышала, там занимаются новым проектом.
– Каким?
Лиззи пожала плечами:
– Дед называет их кладоискателями.
– Тогда понятно, зачем меня вызвали, – сказал Мохан. – Я ведь тоже ищу клад, и Уильяк Уму обещал мне, что…
Елизавета обняла его за плечи и слегка встряхнула.
– Не ты, а капитан Шелтон! Он ищет, и ему обещали! Милый, очнись! Ты кого сейчас целовал, меня или эту красотку Соледад?
Мохан устыдился:
– Да, Жаклин предупреждала… ложное отождествление… Странно, когда я работал с Ун-Амуном, такого не было. Не потому ли, что Древний Египет очень далек от нас? Шелтон и его эпоха гораздо ближе, жизнь людей понятнее, а их чувства…
– Эпоха тут ни при чем, – перебила Лиззи. – Ты, милый, эксперт, хотя и начинающий. Пора бы знать, что уровень отождествления зависит от сходства исследователя с идентом. Кто этот Ун-Амун? Мелкий храмовый чиновник, не склонный к авантюрам, краснобай и изрядный враль… Ты совсем не таков, ты больше похож на Шелтона.
– На пирата? – Мохан приподнял брови.
– Ну ты сам же говорил, что он не совсем пират… скорее, авантюрист, моряк, торговец… один из тех людей, что открывали мир, чертили карты, искали земли в океане…
– Да, очень похоже на то, что делаем мы в Галактике, – согласился Мохан. – Мы тоже ищем, ибо нас одолевает любопытство.
Прикрыв глаза, он представил корабли, что летят сейчас из Солнечной системы к звездам. Они не походили на парусные суда, когда-то бороздившие земные океаны, на них не имелось мачт, рангоута и такелажа, и ветер с волнами значили для них не больше, чем буря в стакане воды. Они были такими огромными, что «Амелия» могла поместиться в небольшом ангаре на борту любого корабля и проделать путь в миллиарды миль, до морей другого мира, где тоже дует ветер и катятся волны. Однако, при всей мощи этих звездных ковчегов, они происходили от хрупких деревянных суденышек, назывались кораблями, делились на палубы, каюты и отсеки, и вел их в океане мрака капитан. Первый после Бога! Может быть, просто Первый, так как существование Бога было сомнительным.
* * *Они приземлились на одном из верхних карнизов, нависавших над гигантским рифтовым ущельем. Город уходил вниз, к реке и набережной, тонувшей в зелени каштанов; серебрились нити подвесных дорог, здания на уступах и переброшенный над каньоном мост казались с высоты игрушечными, а противоположная сторона ущелья – пестрым, расцвеченным яркими красками ковром. Три невысоких корпуса Института экспериментальной истории возвели на самом краю, рядом с площадкой для авиеток и малых кораблей; отсюда начинался сад с яблонями, вишнями и сливами, а у жилых домиков, которых тут было несколько десятков, рос жасмин вперемешку с шиповником и сиренью. Дом Сергеевых был побольше и стоял в глубине карниза, шагах в сорока от уходившей вверх отвесной каменной стены. Эту древнюю марсианскую скалу облюбовали плющ и карликовые сосны, а перед домом Пилар, бабка Лиззи, устроила пышный цветник. Его украшением являлись розы, большая редкость на Марсе и космических станциях. В мире, где свет, тяготение были отличны от земных, с розами происходили перемены, очень забавлявшие Пилар: алые цветы превращались в фиолетовые, белые – в кремовые, а желтые принимали оттенок охры.
