Виталий Владимиров - Колония
- А его ты откуда знаешь?
- Я того бармена, что всех баб перетрахал, бутылкой по башке съездил.
- За что?
- Чтобы знал свое место и уважал белого человека. Но тот тоже нашу Систему-то изучил, партайгеноссе нажаловался, тот сразу в столицу собрался, повод есть, ЧП - наш советский полуеврейский переводчик иностранца избил. Я нашим переводчикам в посольстве дозвонился, они генсека настроили, тот нашего отчитал - зачем партийные деньги тратишь, по командировкам шатаешься? На месте надо работать, то есть в баре, с людьми, то есть пить со мной. Мотай сейчас же обратно. Наш даже отовариться не успел, пулей сюда. Но меня все-таки на полгода в кислородный цех сослали, а это пять километров по заводу, да по городу двенадцать в один конец. Зато спирт десятками литров в месяц на промывку оборудования. И как я не спился?.. Нет, все-таки надо. надо жену, выпишу-ка Таньку, благо на год продлили...
Дом в два этажа, на верхнем с плоской крышей и зимним садом живет начальник с женой, ну, тот же Гришин, а на первом рядом с кухней и офисом в более скромных аппартаментах - его подчиненный Дьяконов. Жена Гришина - злая, вечно недовольная, то ли обиженная жизнью, то ли обделенная разумом. В компании всегда жди от нее какой-нибудь презрительной язвы типа, ну и вкус у тебя, Истомин. Целыми днями сидела Гришина в полутемной комнате и бесконечно заставляла забитую девочку-служанку наводить чистоту. И орала на нее матом.
Дьяконова была тихой, милой неумехой и тайной алкоголичкой. Как Элизабет Тейлор не могла отказать себе в пирожном, так и Дьяконова пила ежедневно, не до положения риз, но регулярно, курила и читала романы. С ней было удобно - она всегда внимательно и сочувственно слушала, утешала сентенцией типа, что поделаешь, один раз живем, и была безотказным собутыльником.
Дьяконов ненавидел Гришина, потому что был мал ростом и был подчиненным, и Гришин старался спровадить его по делам, а сам заходил к его супруге. Отсюда и ходили слухи по торгпредству о связи Гришина с Дьяконовой. Зная горячмй нрав Дьяконова, можно было предположить самый печальный исход, выхлестнись этот конфликт наружу.
А вот в Черной Африке начальник мог не только послать подчиненного в командировку, чтобы провести время с его женой. Бригада из трех человек по сервису тракторов находилась просто в рабской зависимости от их моржемордого усатого босса и его благоверной пудов на десять. В доме Босса они были и за кухарку, и за полотера, и за посудомойку. Босс держал впроголодь здоровенного хриплого пса на длинной гремящей цепи, специально тренированного кидаться на чернокожих. Пса тайком подкармливали бананами ясноглазые белорусские и владимирские мужики, приехавшие в знойную Африку за березовыми чеками.
Вряд ли их жены могли себе позволить роскошь независимости, как Лена Святослава. Он рассказывал, что Лена - дочь репрессированных родителей и никогда гн скрывала своего отношения к Сталину, даже в присутствии высоких чинов КГБ. Чины чинами, но они тоже понимали, что в "конторе" служит не Лена, а высокий профессионал Святослав.
Все зависит от твоей экологической ниши в Системе, от ступеньки, которую ты занимаешь в ее иерархии. Чего никак не могла понять девочка в детсаде: "А скажите, пожалуйста, почему детям родителей, кто живет богато, Дед Мороз дорогие подарки носит, а другим наоборот? Вы говорите, что Дед Мороз носит подарки только хорошим детям, а вот Ляля - очень хорошая девочка, а Дед Мороз ей второй год забывает подарок принести."
Я вернулся из командировки с тропического металлургического завода и так крепко обнял Ленку, что она рассмеялась, сжала меня изо всех своих силенок в ответ и спросила:
- Что с тобой?
- Сама знаешь. На-ка примерь.
- Ой, какая прелесть, - бросилась она к зеркалу.
Розовый перламутровый жемчуг - нитка, колечко, сережки, действительно, очень шли ей.
Вечером мы лежали чистые после ванной, сытые после вкусного ужина и полные от любви. Алена дремала, а я читал Грэма Грина "Доктор Фишер или ужин с бомбой". То место, где горы, снег и солнце и герой ждет в кафе свою девушку. Он знает, что у него заболит сердце от любви, когда он ее увидит, и они пойдут обедать. Но ее нет и нет, она упала, спускаясь на лыжах, и он потерял ее навеки.
Когда умерла моя вторая жена Наташа, я не знал, как выжить. Одиннадцать лет я не верил, что полюблю снова и буду любим. Но если и Алена...
- Не дай бог... - сказал я громко вслух и осекся.
Ленка тут же проснулась.
- Что случилось?
- Ерунда. Не имеет значения.
- Неправда, скажи, почему ты застонал? Я люблю тебя.
- И я тебя.
- Тогда скажи.
- Не надо.
- Но ведь мы муж и жена.
- Да. Браки творятся на небесах. Наш сотворен на седьмом небе. Но будет лучше, если я не скажу.
- Теперь я спать не смогу, думать буду.
Я долго молчал.
Лена отвернулась.
Я рассказал ей.
Она тоже долго молчала, потом сказала:
- Мы же договорились жить долго и счастливо и умрем в один день. Как в сказке. Ты меня не подведешь? Будешь жить долго и счастливо?
- Буду. С тобой.
- Вот и хорошо, - удовлетворенно вздохнула она и заснула.
Глава тридцать седьмая
А я не спал.
Смерть уже тихо проникла в дом и по-хозяйски огляделась вокруг. Мазнула зеленой окисью бронзовую скульптурку, разъела термитами угол деревянного шкафа, повесила паутину на батику с танцовщицей, тронула желтым листы моих записей.
Я не испугался смерти, я перестал ее бояться после чахоточной больницы и ухода Наташи, смерть стала для меня обыденностью, как запах разваренных сарделек с тушеной капустой в морге, где лежала Наташа. Инстинкт самосохранения укрыл душу броней безразличия, под которой зарубцевались открытые раны невозвратных потерь. И смерть словно занесло круговертью дел, забот, работы за письменным столом.
Смерть вернулась ко мне здесь, в желанном зарубежье, когда уехали из выстроенного долгими привычками мира. Сначала в виде прекрасной и загадочной Джессики Ланж из фильма Боба Фосса "Весь этот джаз", вся эта дребедень. И я понял, что как и герой фильма, должен разводить руками по утрам перед зеркалом - шорт тайм фокс - поторапливайся, лис. Смерть глянула прямоугольником конверта, который ждет на столе в полутемном коридоре торгпредства - какие вести из дома? И ночным телефонным трезвоном: "Алло! Ответьте, вызывает Москва..." Ее неизбежность ближе всего подкрадывалась к родителям - старикам уже за семьдесят и когда-то...
Скорей бы утро и на работу.
Рабочий день всегда начинался с просмотра газет. Многостраничные, в отличие от наших, они на девять десятых были забиты рекламой. Эту часть просила тщательно изучать женская часть колонии - где очередной сейл? В остальном шла информация и комментарий, но осторожный и конъюнктурный, совсем не похожий на нашу лобовую вседозволенную гласность.
