Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи
Бакчаров поднял утомленный взор и прищурился. Он сразу узнал в звездочете директора гимназии профессора Артемия Федоровича Заушайского.
— Нда, — только и ответил на все сказанное им Дмитрий Борисович.
— А я все о вашем водворении в нашей гимназии ратую. Курс для вас бережем. Кто на него только не покушался. Мне про вас невесть что рассказывали: пьянки, гулянки, разные выходки… Хоть убей, не поверю! Чтобы умный человек с чувством долга и такими знаниями… Говорю всем: нет уж, его оставьте, пожалуйста. Или, может быть, я вторгаюсь во чтонибудь сокровенное? Но, как бы там ни было, городу нужны светлые личности, а не сплетни и пересуды. Благодарю вас за то, что вы любезно согласились поучаствовать в праздничных мероприятиях и поведали о ваших весьма занятных научных соображениях на тему сверхъестественных явлений. В особенности гипнотических сил.
Бакчаров, едва слыша его, лишь покивал в ответ, и звездочет, как по волшебству, растворился в суете и полумраке гостиной.
— Мне надо в уборную, — признался Бакчаров держащей его руку девушке.
Та сразу засуетилась, вытащила его из зала в коридор, затем повела вверх по знакомой лестнице.
— Prosze, tu jest ubikacja,[9] — смущенно улыбаясь, указала она на дальнюю дверь. — Там найдете и ваши вещи.
Учитель кивнул и вступил в мрачную комнату. Рядом с умывальником стоял стул с аккуратно сложенными вещами учителя.
— О, господи! — вырвалось у него, когда он понял, что наконецто оказался один.
Не медля более, он коекак натянул в спешке одежду — рубашку оставил расстегнутой, — и бросился к маленькому окошку под потолком. Не раздумывая, он выдернул засовы шпингалетов и распахнул разбухшие от влаги рамы.
Бакчаров вспрыгнул на стул и вылез на карниз подпиравшей мезонин крыши. Поскользнувшись, он кубарем полетел вниз, пробил кожаный верх чьейто коляски и с чудовищной силой грохнулся о диван. Кони заржали, подались вперед, и коляска дернулась.
— Кто там беснуется?! — послышался голос испуганного кучера.
Бакчаров услышал приближающееся хлюпанье осторожных шагов, задержал дыхание и, чувствуя гудение в голове и мелькание в глазах, попятился в проходе и вывалился под коляску.
В доме звякнуло и задребезжало распахиваемое окно, и из него прогремел истерический женский голос:
— Лови его!!!
В тот же момент Бакчаров бросился в сторону лошадей, вспрыгнул на передок и со всей мочи стеганул поводьями.
— Но! — закричал он не своим голосом.
— Ах ты, стерва, драпать удумал! — просипел, запрыгивая на ходу, кучер. Бакчаров повалился от него набок и что есть мочи дал в его широкую мягкую грудь сапогом. Возница не удержался и грохнулся с коляски в черную жидкую грязь.
Пока Бакчаров неумело разворачивал по болотистому двору лошадей, выделывая дугу, за ним устремились две другие коляски. Вывернув из дворика на сильно размытую ухабистую дорогу, Бакчаров устремился в неведомую, непроглядную тьму.
За первым после спуска поворотом ему показалось, что он оторвался от колясок, как его стали поджимать с боков оседлавшие коней черные схимники, превратившиеся из монахов в грозных конных опричников. Всадники уже нагнали его, мчались не по дороге, а лесом наравне с ним между мелькающими во тьме осиновыми стволами. Несколько раз они грозились прыгнуть с лошади на повозку, но придорожный кустарник каждый раз спасал учителя от нежелательных пассажиров.
Новый абордаж, и одному из жутких преследователей все же удалось запрыгнуть внутрь коляски, во тьму под прорванный Бакчаровым верх. Учитель почувствовал, как чтото грузное упало позади него, и понял, что схватки за вожжи не избежать.
Внезапно ветер усилился, и Бакчарову на мгновение показалось, что он летит. Лошади вырвались из осинника и помчались вдоль опушки леса на краю обрыва, под которым во тьме, в резком поднимающемся ветре угадывалась река. Так же внезапно дорога свернула в заросшую расселину, и бездна с рекой скрылись позади. Заросшие крутые склоны отбросили преследователей назад.
Чудовищный удар в ухо, и Бакчаров едва не слетел на скорости с облучка. Тут же ктото схватил его за предплечья, стремясь овладеть поводьями и остановить лошадей.
Только беглец осознал, что, похоже, попался, как их взметнуло на пригорок, занесло на поворот, и перед лошадьми широкой полосой тусклых огоньков растянулся издевательски близкий город. Они снова устремились с пригорка вниз, в чащу, и лес мгновенно заслонил город вместе с густым мутным пятном луны. Так они угодили в овражище шире и глубже прочих, грохнулись в ухаб и вновь ринулись на подъем. Этот резкий взлет отбросил стиснувшего Бакчарова опричника. Впрочем, учитель не успел воспользоваться этой свободой, так как коляску вновь вынесло на пригорок, занесло по грязи, и она кубарем опрокинулась с крутого заросшего лесом обрыва.
Мгновение полета, дыхание у Бакчарова перехватило, разом хлестнули прутья, он грохнулся и покатился через заросли ольшаника, подминая елочки и ломая сухие деревца на своем пути. Катясь через весь этот грохочущий хаос в неведомый тартар, Бакчаров с удивительной ясностью мысли осознал, что судьба его решится, как только прекратится его феерический спуск. Не успел он подумать чтолибо еще, как все его тело, как нож в масло, скользнуло по склизкому дну в ледяное подводное царство.
Под водой Бакчаров остался наедине с ровно гудящим безмолвием, щекотно скользящими по лицу пузырями и немым предчувствием близкой, как никогда, смерти. Здесь, во тьме, чтото гнетущее, отрешеннопечальное влилось в его внутренности вместе с горько ударившей в нос водой. Ломящий суставы и заставляющий больно пульсировать в висках кровь холод пронзил Бакчарова, он захотел оттолкнуться от дна, но руки его по локоть погрузились в вязкую массу. Учитель паническим усилием воли отпрянул от подводной трясины, перевернулся и тяжкими взмахами рук и ног начал грести наверх. Какоето мгновение ему казалось, что все его потуги совершенно напрасны и что шинель погубила его… Но тут подводный гул иссяк, и он забарахтался на поверхности пенящейся от его резких движений, воды.
Из водоема зловеще торчало колесо угнанной им коляски. Неподалеку, хватаясь за прутья ивняка, карабкался на берег рухнувший вместе с ним в болото опричник. Сверху ему на подмогу пробирались другие.
Бакчаров отвернулся, подгребая едва слушающимися в ледяной воде конечностями, и медленно, как завороженный крокодил, разбивая ряску, поплыл прочь на другой берег.
Выбравшись на берег, он, не медля ни минуты, стал пробиваться вверх, чтобы вновь узреть мелькнувший перед падением город.
