Станислав Буркин - Фавн на берегу Томи
— Двадцать восемь, великий магистр, — ответила поручительница.
— Где родился?
— В России, великий магистр.
— Где жительство имеет?
— Ныне в граде Томском обосновался.
Еще не отзвучал последний ответ, как магистр воскликнул:
— Впустите его!
Со стороны публики то и дело доносились короткие, усилием сдерживаемые смешки.
— Слышите, любезные братья, что этот свободный от церковных уз человек в намерениях своих тверд, — тихо сказал магистр. — И что он добровольно соглашается посвятить себя нашему подчинению. Согласны ли вы на то, чтобы он был принят в общество наше?!
Все гости хором троекратно ответствовали: «Ей, тако!»
И магистр воскликнул:
— Преклоните колена ваши пред жертвенником нашим, подайте правую руку.
— Вы это мне? — едва держась на ногах, переспросил учитель.
Зал взорвался хохотом.
— Тихо! — свирепо потребовал молчания магистр.
Бакчаров левым коленом осторожно опустился к полу и почувствовал под ногой мягкую подушечку. И тут к обнаженной его груди приставили холодный металлический циркуль.
— В присутствии великого строителя мира и пред достойнейшими мастерами, которые слушают вас, вы клянетесь и берете великое обязательство: действовать согласно обязанностям вверяемой вам должности.
— Узрите нас впервые! — торжественно сказал магистр.
Тут с учителя сорвали повязку и перед несчастным вспыхнули три магниевые фотовспышки, от чего он с криком повалился на паркет, зажав руками глаза. Когда в гостиной стих смех и вновь воцарилась тишина, он увидел, что находится в полутемной, большой комнате, освещенной лишь пламенем сжигаемого на языческом жертвеннике спирта. С одной стороны его окружали люди в масках, устремляющие к нему обнаженные шпаги, с другой — восседая на дубовом троне, надменно наблюдал за ним сам Иван Александрович Человек!
— Так я и знал! Так я и знал! — иступленно пробормотал Бакчаров.
— Видите все устремленные на вас орудия наши? — спокойно заговорил магистр. — То на случай, ежели, паче чаяния, измените вы своим обязанностям.
И все обступившие учителя воздели шпаги над головой.
— Мы всякие земные забавы и утехи почитаем ничем, — жеманно продолжала Анна Сергеевна, — как и оное на миг осенившее вас пламя, и исчезнувший уж по нем дым. Обет ваш верности запечатлейте, соединив кровь вашу с кровью всех братий.
Бакчарова подхватили и подтащили к жертвеннику, где лежали отверстая чародейская книга, на ней кинжал, серебряное блюдо с горящим голубым пламенем спиртом, золотой циркуль, деревянный угольник, молоток из слоновой кости, черная маска и пара рабочих перчаток.
Потом Иван Александрович протянул над учителем руки и проговорил:
— Знайте, что жребий ваш решился!
И все присутствовавшие зааплодировали нагому учителю. Потом его облачили в белую ризу с дутыми складчатыми рукавами. Минорно вступил рояль, и на ковер перед рассевшейся публикой выскочила Анна Сергеевна в образе вечно плачущего Домино.
— Мистерии! Мистерии! — выбрасывая длинные расправленные рукава, возвещала она.
5
На минуту свечи задули, и стало совсем темно, но вдруг в залу ручьем втянулось факельное шествие и тускло осветило свободное пространство. Ктото зажег канделябр на рояле и раскрыл перед пианистом ноты. Тот нахмурился и заиграл. На трон магистра важно уселся полненький Арлекин, ему вручили скипетр и накинули на плечи королевскую мантию. Его окружили носастые кукольные слуги, а придворные дамымарионетки в масках под тихую средневековую музыку закружились в королевском балу.
Последним выскочил Домино и запел чистым контральто:
Жил в Сардинии когдато
Снисходительный король —
Правил очень справедливо,
Знал вельможа свою роль.
Добродетельный и щедрый,
Окруженный громкой славой,
Он до старости глубокой
Управлял своей державой.
И была у его трона
Дочь — принцесса Форнарина,
И краса ее сияла,
Безмятежна и невинна.
Словно звезды в ясном небе,
Очи юные сверкали.
Увидав красу такую,
Люди разум свой теряли.
И однажды в порт Кальяри
Из далекого придела
Капитан Пассини прибыл —
К королю имел он дело.
И, как водится, тот час же
Полюбил он Форнарину
И готов был за свиданье
Много лет горбатить спину.
Пишет он своей принцессе:
«Я люблю вас, итальянка».
И письмо дает не медля
Старику — ключарю замка.
Просит, чтобы тот доставил
И вручил конверт синьоре.
И старик, прочтя посланье,
Отдает письмо на горе.
Форнарина, божий ангел,
Восхищенная признаньем,
Отвечает, не колеблясь
На послание посланьем:
«Успокойся, капитан мой,
И забудь былые муки,
Если чист в своем желанье,
Я отдамся в твои руки».
Так писала Форнарина,
Растворяясь в каждом слове,
Чтобы ночью этой страстной
Был в саду он наготове.
И сургучною печатью
Добрый отзыв увенчала,
Чтоб никто о тайных встречах
Не проведал от начала.
Это краткое посланье
Старику она вручила
И отдать письмо пришельцу
В тот же вечер поручила.
Тот накрылся с головою
Некой мантией чудесной
И над крышами помчался,
Словно демон бестелесный.
Как ядро летел из пушки,
Гулко свища от полета,
Так достиг старик твердыни
И прошел через ворота.
Мимо стражников дремотных
Он, как призрак, промелькнул,
И никто из них ни разу
На посланца не взглянул.
Жаль, влюбленные не знали,
Что посланник чародейский
Козней много заготовил —
Был ключарь старик злодейский.
Безобразный и косматый,
Сам желал ласкать принцессу
И, как позже оказалось,
Послужил немало бесу.
Ключарь, взглядом изменяя
Суть послания в конверте,
Тихо кланяясь Пассини,
Говорит: «Синьор, поверьте,
Только я вступил в светлицу,
Ваш конверт был тут же отнят
И на смех кузеном девы
Был, синьор, публично поднят.
От него ответ несу вам,
Если сударь мне позволит,
Я прочту письмо мерзавца,
Так обида меньше колет».
Капитан, влюбленный в деву,
Старцу тут же позволяет,
И старик, сургуч срывая,
Сиплым голосом читает:
«Слушай, дерзкий чужеземец,
Я принцессы покровитель,
Не позволю проходимцам
Проникать в ее обитель.
Ты, наверное, подумал,
Что такой, как ты, мерзавец
Деву сможет обесчестить
В нежном возрасте красавиц».
Ярость голову дурманит,
Капитан хватает нож
И, ключарю угрожая,
Говорит, что это ложь.
Но старик ему клянется,
Молит написать ответ,
И теперь двоих влюбленных
Не минует много бед.
Очи девы загорелись,
Ключарь к ней вошел в светлицу,
Но с посланием от друга
Ужас вдруг объял девицу.
Она вскрикнула в испуге
И отпрянула, робея,
Протянув письмо ключарю,
Просит вслух прочесть злодея.
«Слушай, ты, змея лихая,
Я скажу, коль мы на равных,
Я таких, как ты, немало
Порубил в сраженьях славных.
Не побрезгуй, тварь, сразиться
Ты со мною на рассвете.
Может статься, не забудешь,
Как писать паскудства эти!»
Изумленная принцесса
Глаз миндалины открыла
И посланье капитана
Слезной каплей окропила.
Через хитрого посланца
Получив такие строки,
Отвечала Форнарина:
«Что ж, сраженье будет в сроки».
Легенда давно уже ожила действом. Куколкапринцесса скорбно куталась в темный плащ, собираясь на дуэль, а злодейский ключарьгорбун тихо торжествовал, качая огромным крючковатым носом и потирая свои цепкие ручки. Совсем не кукольный мальчик, исполнявший роль капитана, медленно надевал перчатки и поправлял шпагу. Красный от напряжения Бакчаров только изредка косился на представление. Капелька пота, поблескивая, свисала с его носа, и чем больше он слушал повествование Анны Сергеевны, тем яснее понимал, что живым он отсюда не выйдет.
