Наталья Никитина - Полтора килограмма
штормами, приносящими кристаллические льдинки вместо снежинок. Бедные чайки! Мне всегда было их
жаль. Они сидели на камнях и смотрели на океан, почти, как я, только взгляд у нас был разный. Мой —
задумчивый, ностальгирующий, их – зоркий, выслеживающий рыбу. Я смотрел на океан и думал, что он
кажется безграничным, как сама жизнь. Садишься в лодку – и гребешь, гребешь, и работа эта рутинна,
однообразна, но берег есть. Берег неизбежен.
Я прогулялся по городу, наблюдая грустное очарование умирающей зелени. Для тех, кто впервые
решит посетить Бостон, я бы посоветовал приезжать именно осенью. Это лучшее время в Массачусетсе!
Убаюкивающий шорох листьев, свежий воздух, нежное солнце, огненно-красные и фиолетово-серебристые
макушки деревьев – вот что такое Бостон в ноябре! Клумбы в парках подобраны так, чтобы одна цветовая
гамма постоянно сменяла другую. Обилие кленов делает осень по-настоящему золотой! И когда облетают
листья с одних деревьев, на других они только начинают желтеть. А самое распространенное растение для
цветочных композиций – декоративная цветная капуста. Мои предки не зря боролись с болотами, чтобы
отвоевать для своих потомков этот замечательный город!
Иногда во сне меня пробирал страх от неизвестности. Я просыпался, подходил к окну и рвал ручку
рамы на себя. Ночь обдавала прохладой и запахом сырости. Так волк, втягивая ноздрями воздух, чует
охотников за несколько километров. Так и я чувствовал тревогу, которую таило будущее.
Шумиха вокруг моего имени улеглась, и теперь предстояло раздобыть новые документы,
удостоверяющие личность. Для этого Дитте должен был заявить в российское посольство о наличии
пациента, к которому спустя почти три года вернулась память. Мне удалось один раз пообщаться по
телефону с матерью донора. Из разговора с ней я узнал, что у меня в России есть еще брат двадцати семи
лет по имени Андрей и пятнадцатилетняя сестра Катя. Отец погиб семь лет назад на стройке: его придавило
бетонной плитой. Легенда о потере памяти работала безупречно. Я задавал любые интересующие меня
вопросы, не боясь вызвать подозрения. И лишь чуткое сердце матери могло почувствовать подвох. Впрочем,
изысканный узор на скальпе всегда мог служить оправданием моего странного поведения и плохого
владения русским языком. Я понимал практически всё, что говорили, но вот с изложением собственных
79
мыслей возникали проблемы. Прежде всего, склонения по падежам: этот процесс вызывал испарину на лбу.
Сколько Майкл не учил их со мной, всё же я иногда допускал ошибки. Не оставляла надежда, что память,
моя уникальная память, которой я так гордился, все же восстановится. Однако время шло, а перспектив на
улучшение не наблюдалось.
Я физически окреп, торс мой покрылся рельефами. Раньше дорожил каждым волоском на впалой
груди как показателем избытка тестостерона. Сейчас же я имел полный комплект, конечно значительно
уступающий греку, но, на мой взгляд, вполне презентабельный. Я словно обнулился, сбросил счетчик
прожитых лет и теперь чувствовал неукротимую энергию внутри себя. Она будоражила, волновала,
заставляла действовать, испытывать новое тело.
Могу еще добавить, что за пару дней до выписки мой организм отозвался-таки на призывные взгляды
Наоми. Последнюю неделю она нарочито ходила, придавая своей походке крайнюю степень сексуальности,
и моему терпению пришел конец. Наши организмы с удовольствием познали друг друга. Я словно второй
раз потерял девственность, жутко волновался и был неловок.
Последние четыре месяца целыми днями пропадал в спортзале. Мне удалось полностью
восстановиться, и лишь отсутствие документов вынуждало жить всё в той же палате, да и идти, собственно,
пока было некуда.
ЧАСТЬ 3
Лишь в конце апреля, хмелея от весеннего воздуха и безграничной свободы, я вышел за ворота
санатория. В руках у меня был пакет с нехитрым скарбом в виде тоненького ноутбука фирмы «Apple» и
предметов личной гигиены.
Стояла теплая бостонская весна. В воздухе пахло свежими листьями, которые еще две недели назад
были набухшими почками. Я ноздрями с силой втянул прозрачную белизну теплого дня. Том, улыбаясь,
терпеливо ждал возле машины.
Меня переполняло два противоречивых чувства – ощущение счастья и растерянность. Я уже не Харт,
но еще и не Мальцев. Были воспоминания и жизненный опыт, делающие меня стариной Дэном, тем не
менее всё это воспринималось теперь иначе, словно ремикс на давно полюбившуюся песню. Вроде бы и
слова, и мелодия те же, но звучат отчужденно и неискренне. Я стоял на пороге новой жизни, которая с этого
дня наполнится перманентной ложью, и от моих актерских способностей будет зависеть то, как сложится эта
жизнь. Удастся ли убедительно сыграть эту роль перед публикой, не имея ни малейшей надежды на
подсказку суфлера?
Два дня назад я получил документы, удостоверяющие мою личность. Теперь я стал эмигрантом в
родной стране. В течение двух лет Джим по частям переводил деньги на счет, открытый на имя Тома, и к
настоящему моменту там накопилась вполне пригодная для безбедного существования сумма. На заднем
сидении автомобиля у него лежала неприметная спортивная сумка, в чреве своем хранящая восемьсот
тысяч долларов.
Друг довез меня до «Sovereign Bank» на Федерал-стрит и уехал по своим делам. Первое, что я
предпринял, это открыл счет на свое имя, внес наличные и получил кредитную карту. Переводить деньги со
счета Тома на мой было небезопасно. Со дня похорон прошел почти год, и мы надеялись, что Броуди
ослабил хватку, но излишняя осторожность в нашем деле не могла помешать. По крайней мере, слежку за
Томом он снял. А Джим и по сей день периодически натыкался на подозрительных людей вблизи своего
дома.
Выйдя из банка, я поймал такси и отправился в Back Bay – самый старинный район города. Он
представляет собой наиболее яркий образец архитектуры Викторианской эпохи. Невообразимые контрасты
присутствуют здесь на каждом шагу. Зеркальный шестидесятиэтажный небоскреб мирно соседствует со
старинной церковью, при этом вовсе не подавляя своим величием, а возвращая в двойном размере,
отражая ее. Роскошные рестораны уживаются рядом с дешевыми кафешками. Четырехэтажные каменные
дома с массивными колоннами и широкими балконами, величественные церкви и соборы начала
девятнадцатого века, тенистые аллеи с десятками скамеечек и памятниками – всё это примечательные
особенности американского городского пейзажа двухсотлетней давности.
