Роджер Желязны - Двери его лица, фонари его губ
— Ладно, берем фонари. Извини.
— И последнее: надо опасаться винтов, — закончил я. — Уже в радиусе пятидесяти метров от них возникает сильное течение.
Она потерла глаза и надела маску.
— Все понятно. Пошли.
Я настоял на том, чтобы она плыла впереди.
Поверхностный слой оказался довольно теплым. На глубине двух фатомов вода бодрила, в восьми фатомах мы отпустили трап и поплыли. «Десятка» шла вперед, а мы мчались в противоположном направлении, через каждые десять секунд направляя вверх лучи фонариков и проверяя, не слишком ли мы удалились от днища.
Мы неслись под днищем корабля, я отставал от Джин метров на пять.
Под нами была тьма. Бездна. Минданао Венеры, где вечность могла смениться вечным покоем в обители неведомых рыб. Я поглядел по сторонам и коснулся днища лучиком света. Оказалось, что мы проплыли примерно четверть пути.
Я поплыл быстрее, чтобы не отстать от Джин, и разрыв стал сокращаться. Она прибавила скорости, я тоже.
Она повернулась, и луч моего фонаря отразился от ее маски. Она показала два пальца — V — победа — и рванула во весь дух. Я не мог разглядеть, улыбается она или нет.
А разглядеть следовало бы. Следовало бы почувствовать приближение опасности. Для нее это было просто состязание, где главное — выиграть.
Я рванулся изо всех сил. Каждый раз, когда она оглядывалась, мне удавалось немного приблизиться, и вскоре я сократил разрыв до первоначальных пяти метров.
Тогда она включила ранцевые ускорители.
Это было как раз то, чего я боялся. Мы проплыли примерно полпути под корпусом, и ей не следовало этого делать. Сильные струи сжатого воздуха легко могли разбить ее о днище «Десятки» или оторвать ноги, если она неуклюже повернется. Обычно ранцевые ускорители применялись, когда пловцу надо было освободиться от морских водорослей или преодолеть сильное течение. Я прихватил ускорители на всякий случай, опасаясь больших ветряных мельниц — винтов "Десятки".
Джин метеором понеслась вперед. Я почувствовал, что потею и пот смешивается со взбаламученной водой.
Я мчался за ней следом, не желая раньше времени включать свои ускорители, и она раза в четыре увеличила дистанцию между нами.
Ее ускорители отключились, но с ней было все в порядке.
Я фут за футом начал наверстывать упущенное. Теперь я не мог обогнать ее, но должен был оказаться у финиша прежде, чем она успеет подняться на палубу.
В этот миг дали о себе знать винты. Мощное притяжение. Зов мясорубки.
Однажды меня ободрало под «Дельфином», рыболовецким судном среднего класса Я был пьян, да и денек выдался несчастливый. К счастью, судно вовремя повернуло. В бортовом журнале, правда, появилась запись, что я был пьян. Хотя сейчас не время вспоминать об этом. Я тогда все сделал правильно, и, черт побери, все хорошо кончилось.
Джин наполовину уменьшила скорость, но ее все равно сносило к корме. Я и сам чувствовал притяжение и вынужден был замедлить ход. Под водой было трудно определить расстояние, но с каждым ударом своего сердца я убеждался в том, что она могла не опасаться главного винта, но меньший винт, расположенный примерно в восьмидесяти метрах правее, грозил ей верной гибелью.
Джин развернулась и бросилась прочь. Нас разделяло метров двадцать. Она застыла на месте. Пятнадцать.
Ее медленно сносило назад. Я врубил свои ускорители, нацелившись в точку на пару метров позади нее и метрах в двадцати от лопастей.
Напрямик! СЛАВА БОГУ! Обхватил ее… мягкий живот под ладонями… дыхательная трубка бьет по плечу… ПЛЫВИ, ЧТОБ ТЕБЯ! Маска треснула, но удержалась…
Мы поймали линь, и последнее, что запомнилось — бренди, вкуса которого я не почувствовал…
* * *Я расхаживаю по каюте и время от времени сплевываю. Качка длится целую вечность. У меня бессонница, и вновь болит левое плечо. Хоть бы дождь пошел. Возможно, он вылечил бы мой ревматизм. "Глупо все это", — говорю я. Меня знобит, я кутаюсь в одеяло.
Она: — Карл, я думаю, что глупо.
Я: — Тогда считаете, мисс Лухарич, что мы квиты за ту ночь в Джовино. Идет?
Она молчит.
Я: — Еще бренди?
Она: — Да, пожалуй.
Я пью маленькими глотками.
…Их знакомство продолжалось три месяца.
О том, чтобы одному из них содержать другого не могло быть и речи: у обоих денег куры не клевали. Счастливы они были? Не знаю. Темное, как вино, Эгейское море. Удачная рыбалка. Может быть, ему следовало больше времени проводить на берегу. Или ей — в море. Она была хорошей пловчихой. Волокла его до самого мола, потом сделала искусственное дыхание. Оба молодые, сильные. Богатые и чертовски испорченные. На Корфу они могли сойтись. Этого не случилось. Я думаю потому, что обоим была свойственна жестокость. Он хотел уехать в Канаду.
Она: — Можешь катиться хоть к черту на рога!
Он: — Ты останешься одна?
Она: — Нет.
Однако она осталась одна. Жизнь — игра. Слишком высокие ставки. Он потерял чудовище, а может быть, двух. Она заняла его место. Сегодня полыхают зарницы. Для человека цивилизация — гроб. Глупо. Чьи это слова? Похоже, какого-то неудачника… Ненавижу тебя, Андерсон. Твои зубы, плавающие в стакане, и ее новые глаза в коробке… Надоело раскуривать трубку, надоело втягивать в себя табачный дым. Я опять сплевываю.
* * *Семь дней спустя мы нашли Икки.
Зазвенели рынды, затопали матросы, и какой-то оптимист включил термостат ящика Хонкинса. Мальверн не хотел, чтобы я принимал участие в охоте, но я забрался в свою упряжь и стал ждать дальнейшего развития событий. Синяк выглядел хуже некуда, но я каждый день делал упражнения, и рука двигалась нормально.
Икки плавал в тысяче метрах впереди и в тридцати фатомах под водой. На поверхности ничего не было видно.
— Будем преследовать? — взволнованно спросил кто-то из матросов.
Я пожал плечами.
— Гоняться за ним — никакого топлива не напасешься.
Вскоре экраны опустели. Икки ушел своей дорогой. Мы оставались в полной готовности и шли, не меняя курса.
За все это время мы с Джин не перемолвились и дюжиной слов, так что я решил сам взглянуть на экраны.
— Добрый день, — сказал я, приблизившись. — Что нового?
— Он ушел на северо-северо-восток. Догонять не будем. Рано. Надо выждать еще несколько дней.
Я кивнул.
— Как твое плечо? — спросила она
— Все в порядке. А как ты?
— Великолепно. Кстати, тебе полагается премия.
— Не стоит, — сказал я.
В тот же день разразился шторм. (Я предпочитаю слово «разразился» а не «начался», это точнее передает поведение тропических бурь на Венере). Помните, я уже упоминал пузырек с чернилами? Возьмите его большим и указательным пальцами и ударьте по нему молотком. Сами увидите, что произойдет.
