Сергей Герасимов - Помни о микротанцорах
– Это была ее последняя фраза, – сказала Анна, – она сказала: «Помни о микротанцорах», сказала так и отключилась.
– Разумеется, – ответил Гектор.
– Не говори этого слова. Она повторила его три раза.
– У тебя невроз.
– Ага. Но это от переутомления. Я разучилась спать.
– Придется учиться снова.
– Попробую, – ответила Анна и потянулась, – спать все-таки хочется все время… Но зачем она все это сделала?
– Ну мало ли. Во-первых, она посадила своего наездника, посадила на всех нас. На все человечество. Теперь мы под ее контролем. Шандор Бофор не мог получить власть над миром, а она получила. Наездник будет натягивать поводья, а мы будем поворачивать в ту сторону, в какую ему нужно. У нас не будет своей воли и своих желаний. Маленький черный человечек будет всегда танцевать внутри наших душ. А ежедневное начертание надписи со временем превратится в добровольный ритуал служения. Сеть займет место бога.
– Бога?
– Да. Только атеистов уже не будет.
– Ну и что? – задумалась Анна. – если прикинуть, то ничего страшного не случилось.
– Только одна вещь. Мы уже не хозяева на этой планете. И никогда ими не будем. Разрушение тюрьмы и смерть Шандора было последней революцией, после которой власть установилась навсегда.
– Бедный Шандор, – сказала Анна, – он думал, что если не откроет свой секрет, то имеет шанс на жизнь. А ведь на самом деле наоборот: сеть хотела его смерти и не желала, чтобы он разгласил секрет. Если бы он прокричал разгадку просто в окно, или еще как-нибудь, сеть и не стала бы его убивать. Парадокс?
– Он бы ни за что не догадался. Не хватило бы мощности процессора.
– Вот-вот. И сеть сказала то же самое.
11
Каждое утро, если погода позволяла и если не слишком болела голова, Гектор проводил на стадионе. Здесь было достаточно бесплатных тренажеров и снарядов для развития любых физических качеств. Большинство снарядов были просты, но некоторые, как например, виртуальный лабиринт, были сделаны по последнему слову техники. Впрочем, последний год о тренажерах никто не заботился и некоторые уже были сломаны. Десяток полудиких собак вывели на стадионе своих щенков и теперь весь этот молодняк, никому не нужный, стаями носился по территории и временами облаивал спортсменов. Кроме собак, на стадионе завелось множество белок, ласок и хиусов. У наружной ограды прорасли несколько настоящих лесных быстрорастущих деревьев. И не удивительно, потому что до леса было рукой подать. На прошлой неделе здесь выловили исключительно странное создание: плоское, округлое и двуногое, величиной с теленка, которое сразу же окрестили «диновошь». Все это со временем могло превратиться в серьезную проблему.
В это утро у нему подошел человек в длинных полосатых трусах и предложил отдать портрет. Человек выглядел и говорил исключительно странно.
– Какой портрет вы имеете ввиду? – не понял Гектор. Впрочем, на стадионе частенько можно было встретить разных неопасных ненормальных.
– Мы еще поговорим, – заявил незнакомец и Гектор не понял, была ли в его словах угроза или только уверенность.
Впрочем, после этой встречи осталась какая-то неясность, чувство незавершенности, сродни тому, когда ты мельком видишь что-то совершенно бесполезное, и, уже пройдя мимо, поворачиваешься, чтобы узнать предмет или случайное сочетание линий, напомнившее тебе о чем-то, но позади ничего нет, ничего, лишь заноза в памяти и та через минуту перестанет болеть.
В этот день мобы снова не ходили – движение не наладили до сих пор. До остановки метро было двадцать минут ходу; Гектор шел, вглядываясь в лица прохожих и наслаждаясь чувством видения, что случалось с ним не часто. Обычно, пройдя пол часа по улице, ты едва ли сможешь вспомнить десяток деталей. Если бы только по улице – так ведь, незамеченной, проходит вся жизнь. Лишь несколько минут в день мы бываем зрячими, мы видим и понимаем, чувствуем эту искалеченную вселенную вокруг себя и удивляемся тому, что мы видим. До осени было еще далеко, но тополя быстро роняли сухие желтые листки – ночь была холодной, листки опускались в мелкие, совершенно черные лужицы, у края дороги; огромные рекламные щиты развлекали желающих огромной рекламной глупостью. Все было как всегда, но было чувство, странное чувство, чувство заката эпохи, что-то в роде этого. Это чувство было знакомо и он попытался вспомнить когда и где – и сразу вспомнил – тот самый пожар на розовой вилле год назад. Какая-то, теперь уже крепко забытая фраза обреченного человека заставила его почувствовать то же самое, что он чувствует сейчас. Да, есть тонкие властительные связи, но не между контуром и запахом цветка, а между будущим и прошлым, между событиями, связанными символично, так, что они взаимно оказываются символами друг друга – и в этот момент он увидел старуху с вышивкой «РБЗЖД» на груди, и эта непроизносимость абревиатуры мгновенно резанула внутренний слух.
Старуха с вышивкой «РБЗЖД» стояла неподвижно, как памятник, с решимостью в высохшем взгляде; ярко накрашенные, чопорно поджатые губы, простая одежда и что-то смутно отвратительное, неприятное, отталкивающее и в то же время пугающее, как вид оголенного провода в стенной выемке от вырванной розетки – совершенно реальная опасность, которая, к счастью, грозит тебе лишь при касании; он мгновенно ощутил жалость к тем, кто так или иначе обязан прикасаться, – к обязательно существующим родственникам, к соседям, к коллегам или подчиненным, если таковые имеются. На вид старухе было около шестидесяти или шестидесяти пяти. Это был отличный экземпляр чего-то трудно определимого, жукообразного, очень конкретного, чего-то такого, чему еще не придумано названия в языке.
Несколько минут он размышлял об этом парадоксе.
Вскоре он встретил и других старух с такой же вышивкой. Некоторые из них смотрелись вполне прилично, другие выглядели примерно так же, как первая. У недостроенной церкви улицу перегородила толпа, состоящая практически полностью из женщин. В толпе тут и там мелькали деловитые РБЗЖДистки. Над забором вывесили лозунг, призывающих всех на выступление лидера движения РБЗЖД – «Ревностные борцы за женское дело». Мужчины приглашались тоже. Впрочем, ничего женского во внешности ревностных борцов, или борчих, не было и в помине, самые усердные из них напоминали аллигаторов, сушеную саранчу, толстых ядовитых жаб или чумных бацилл – но уж никак не женщин. Внимательного наблюдателя могло бы позабавить такое противоречие.
Во двор церкви впускали порциями по двадцать человек. Четверо черноформенных охранников мужского пола аккуратно резали на кусочки человеческую колбаску. Сама церковь строилась по современным технологиям: не снизу вверх, как в старину, а сзади – вперед и теперь оставалась недостроенной только передняя стена, а все остальное смотрелось прекрасно и создавало впечатление огромного внутреннего пространства. Внутри недостроенного зала была установлена трибуна с микрофоном. Толстая женщина отрывисто отвечала в микрофон на задаваемые вопросы – и Гектору показалось, что он узнал ее.
