Анастасия Галатенко - Нф-100: Адам в Аду
Сколько их он перебрал за свою жизнь, надеясь отыскать среди них бриллиант. Но их нет. Ни одного в этом мире, который он, Кривцов, пытался понять. В чем он ошибся? Он ведь знал, он все знал, все многократно проверял. Серотонин, дофамин, окситоцин -- три волшебных ключа к этому миру. Свобода, счастье, любовь. Белый, серебряный, лазурный.
Три инструмента бога.
Кривцов исступленно замотал головой. Среди богов тоже бывают неудачники.
-- Я же сделал все, чтобы понять... -- простонал он, скорчившись под лавиной кристаллов, под черным, серым, охристым и багряным. -- Как это работает...
Кривцов стоял на коленях посреди улицы. В белом халате поверх рубашки, волосы растрепались и закрыли лицо, джинсы промокли от снега. Люди обходили его стороной, дети показывали пальцем, собаки лаяли.
Он ненавидел собак.
Там, за пределами его собственного нейрокристалла, белизна мира слепила глаза.
Кривцов зажмурился. Медленно поднявшись на ноги и прижав к себе Илюху, он поплелся к метро, оставляя на заснеженном тротуаре темные следы.
24. Ро
Ро бежал по тропинке. Ему было восемь лет, и он проводил лето на даче у Сеньки, то ли двоюродного, то ли троюродного брата по матери. Бежать было тяжело -- только что тетя Нина до отвала накормила мальчишек пирожками с вишней. Вишня была сладкая, а внутри пирожка растекалась горячим соком. Ро сам помогал ее собирать -- ради этого тетка разрешила им с Сенькой залезть на дерево, и под Сенькой хрустнула ветка.
Теперь они бежали к реке, куда Сенькин отец с друзьями ушел ловить рыбу. Мальчишки сняли футболки, хотя Ро немного стеснялся своего бледного московского тела.
Вдруг Сенька остановился, схватил его за руку и потянул назад. Навстречу им по тропинке шла женщина -- пожилая, в платке и шерстяном платье, несмотря на жару, со смуглым, удивительно морщинистым лицом, она смотрела куда-то мимо мальчиков.
-- Кто это? -- шепотом спросил Ро, оробев.
-- Это из крайнего дома, -- прошептал в ответ Сенька. -- Говорят, колдунья. Из дома выходит редко, но если на кого посмотрит, то тот сразу умирает!
-- Да ну? -- недоверчиво переспросил Ро.
-- Я тебе говорю, драпать надо, пока она нас не увидела!
Ро не верил в колдунью, но женщина выглядела и впрямь странно. К тому же, береженого бог бережет -- так часто говорила мама, и значило это, кажется, что Сенька прав и надо драпать.
Старуха медленно повела головой в сторону мальчишек.
-- Бежим! -- завопил Сенька и бросился наутек.
Ро дернулся за ним.
-- Опять прошлое? -- спросил рядом знакомый голос.
Наверное, да, потому что он помнил, что через несколько лет снова приехал к Сеньке и осторожно спросил про старуху.
-- Ты про бабу Таню, что ли? -- усмехнулся Сенька, небрежно поигрывая ножичком. Тот послушно летел в рябину, растущую метрах в десяти от них, и втыкался в кору с глухим ударом. Ро было жаль дерево, но мелькание ножа в загорелых Сенькиных пальцах завораживало. -- Мать к ней ходит раз в неделю, продукты носит. Слепая она...
А Сенька воровал из ее сада яблоки. Ро как-то ходил с ним и видел старуху -- она сидела на лавке у дома, на солнышке, прикрыв глаза, а потом повернулась и посмотрела прямо на него.
Больше Ро в ее сад не лазил. Стыдно было.
-- Родион! -- снова позвал голос.
Взгляд черных старухиных глаз вздрогнул от внезапного гула. Ро помотал головой -- поезда рядом с Сенькиным домом не ходили, этот звук был лишним. Но давнее лето уже казалось ненастоящим, по нему побежали помехи, и наконец Ро взглянул в другие глаза -- тоже черные и глубокие, но узкие и молодые, принадлежащие Александру Левченко.
-- Ты опять был там? -- спросил он.
-- На этот раз в детстве, -- сказал Ро. -- Оно было так... реально.
-- Гораздо реальнее, чем здесь, да, Ро?
Ро кивнул.
"Вам, живым, не понять, каково это -- стучаться раз за разом в одну и ту же запертую дверь. Вам не понять, каково это -- в каждой ситуации узнавать себя -- прошлого, осознавая, но не имея возможности избежать повторения старых ошибок."
Голова у Ро загудела сильнее.
-- Что это?
-- Разумовский нашел в Сети мою речь.
-- В смысле?
-- Он утром странный вернулся. Я поспрашивал немного -- кажется, он не помнит последних трех дней. Как в больнице были помнит, а пожар уже, и дальше, соответственно...
-- Почему?
-- Не знаю, Ро. Допускаю, что кто-то покопался в его памяти. Кто -- непонятно. И меня это тревожит.
-- Кривцов? -- предположил Ро.
-- Вряд ли, -- пожал плечами Левченко. -- Кривцов стер бы гораздо больше.
-- Конец свободе! -- мрачно сказал Разумовский, отодвигаясь от компьютера. -- Добился своего! Теперь нас всех разберут. Ты счастлив?
-- Нет, -- спокойно ответил Левченко, оборачиваясь к нему. -- Я хочу добиться встречи с теми, от кого хоть что-нибудь зависит. И судьбу каждого из тех, кто жив сейчас, мы будем обсуждать отдельно.
-- Мягко стелешь! -- хмыкнул Разумовский.
-- Саша прав, -- сказал Ро. -- Мы хотим свободы... Погодите! -- крикнул он сквозь подступающий приступ "мигрени", -- это уже было! В смысле... мы уже говорили это, все трое!
Левченко положил руки ему на плечи. Ро готов был поклясться, что они дрожали.
-- Да, я тоже помню, -- сказал он. Провел рукой по глазам, затем сказал Разумовскому:
-- Я встречался с Молодцовым. Он полагает, что всем, кто сейчас живет в теле, нужно дать дожить... Если все получится, ты сможешь жить столько, сколько захочешь, Андрей!
-- Хватит! -- закричал Разумовский. -- Хватит сказок! Я снова вооружу людей! Я снова поднимусь на баррикады!
Разумовский бросился к Левченко.
Ро было шесть. Он сидел в пыли, на дороге, и плакал. В нескольких метрах от него -- визжащий и рычащий клубок шерсти. Там, внизу -- его щенок Джек. Огромная, черная, с морщинистой шкурой и клыками собака навалилась на него сверху. А маленький Ро ничего не мог поделать. Он хотел броситься на помощь Джеку, но еще сильнее было желание убежать. Он попросит маму, мама -- отца, а завтра ему купят нового щенка...
Из магазина выбежала няня, замахнулась на псину. Та оскалила зубы.
Джек выжил.
-- Сегодня собака напала на щенка, а завтра нападет на ребенка! -- жестко сказала мама, и рассчитала няню к тот же вечер. Из-за того, что он, Ро, оказался трусом.
Стыдно было до смерти. И потом тоже.
На этот раз он вынырнул из жизни быстро, почти мгновенно. По сравнению с прошлым, ярким и насыщенным, настоящее казалось фильмом, старым, с дешевыми спецэффектами и плохой игрой актеров. Левченко лежал на полу, крышка его черепа была откинута, под ней в полутьме поблескивали металлом многочисленные платы. Их рисунок завораживал, и Ро разглядывал его несколько секунд, прежде чем понять, что это означает.
Разумовского в комнате не было.
Из коридора донеслись крики, потом грохот.
